Цена нефти: регулирующая роль США и сила конкурентов

Нефтяной рынок изменился, и США стали главным его регулятором. Америка перехватила инициативу у других добывающих стран и заявила о новом балансе сил открыто. Более того, Штаты используют идеологию для наступательной энергетической политики, чтобы нерыночными методами убрать с рынка "плохих парней". Россия, которая входит в этот список идеологических противников, не потеряла все козыри в новой политико-экономической реальности, но действовать надо немедленно, так как времени в обрез. SULARU подробно обсуждает современные тенденции с Сергеем Рудницким, отраслевым консультантом с большим стажем.

SULARU несколько раз «подходило к снаряду», пытаясь разобраться, как меняется мировой рынок нефти. Хотелось сложить вместе ощущения, которые приводят к умозаключению, что привычный порядок безвозвратно изменился, и США стали главным регулятором рынка. Однако головоломка не складывалась в стройную картину. Когда же последовала сильная реакция рынка на заявление Дональда Трампа в понедельник 25 февраля, терпение почти лопнуло. Однако последней каплей стало выступление госсекретаря США Майка Помпео 12 марта на конференции в Хьюстоне. Тогда он констатировал перед профессионалами рынка новую роль своей страны.

Вооружившись несколькими направлениями поиска – спрос и предложение, санкции США и геополитика, экономика отрасли и рыночные силы – SULARU воспользовалось давними добрыми отношениями и напросилось на разговор с Сергеем Рудницким, отраслевым консультантом с большим стажем. Стоит добавить, что Сергей имеет образование в области международных отношений и политологии, что делает область разговора несколько шире.

Спрос и предложение

SULARU. Сергей, когда министр энергетики Александр Новак говорит о рынке нефти, то одним из его любимых терминов является «баланс рынка». Второй представитель «сладкой парочки TWIX», как их иногда называет пресса, его саудовский визави Халид аль-Фалих, про необходимость найти «баланс рынка» говорит даже чаще. Но их «баланс» – это соотношение глобальных спроса и предложения, которое определяет цены, если не вмешиваются другие факторы.

Если не против, давай разобьём большой вопрос о балансе на фрагменты, первым из которых будет добыча в США. Американцы сейчас добывают 12,1 млн баррелей в сутки (б/с).Понятно, что это крупнейшая добыча в мире, и что с января 2018 добыча в Штатах выросла на фантастические 2+ млн б/с. Это позволило США в декабре 2018 года стать нетто-экспортёром нефти. Но первый вопрос не о цифрах, а о влиянии взрывного роста добычи на рыночную силу основных игроков.

Второй фрагмент - оценка «баланса». Её проводит прежде всего Международное энергетическое агентство (МЭА). Недавно оно утверждало, что к концу 2018 года превышение предложения над спросом было 1,3 млн б/с. Грубо говоря, рынок залила нефть из американских «сланцев». Но одновременно из-за санкций США сократились поставки из Ирана и Венесуэлы. Также было продлено соглашение о сокращении добычи нефти ОПЕК+. И МЭА сказало о начале сокращения прошлогоднего излишка. Там люди как считают в принципе? Ты доверяешь точности расчёта МЭА, от которого отталкиваются стратегии игроков?

С.Рудницкий. Считают через модель «предложение-спрос», включающую добычу, запасы, то есть нефть на хранении, и потребление. Данные собираются из множества источников: правительственных, корпоративных и иных. МЭА – межгосударственная организация с «мандатом» от, условно говоря, западного мира на обеспечение прогнозируемости рынка и готовности к потрясениям. Поэтому возможности у агентства соответствующие.

В части предложения, и прежде всего добычи, модель состоит из громадного числа элементов на уровне стран, отраслей, геологических регионов, компаний. На их основе МЭА формирует прогнозы разной глубины, причём в нескольких сценариях. Краткосрочные прогнозы выходят каждый квартал, более долгосрочные – каждый год.

Что касается доверия к составлению прогнозов в целом, то здесь главное – насколько можно доверять методологии. У МЭА она достаточно прозрачная. Другое дело – точность прогнозов, с этим всегда намного сложнее, а в сегодняшних условиях – тем более. Сегодня скорость изменений, особенно технологических и политических, возрастает и переходит из количества в качество. Это порождает те самые потрясения, в результате которых моделирование и прогнозирование пробуксовывает.

МЭА регулярно критикуется за несбывшиеся прогнозы. Но оно системно, квартал за кварталом, выдаёт доступный, понятный и качественный продукт. На сегодняшний день прогноз МЭА, на мой взгляд, – главный претендент на звание «якорного» прогнозного инструмента из числа тех, которые одновременно глобальны, оперативны, относительно независимы и общедоступны.

Выбери из этих четырёх определений любые три – и найдётся целый ряд других добротных прогнозов, которые дают международные организации, правительственные структуры, корпорации и частные исследовательские компании. Вместе они образуют информационную среду, которая позволяет сложить понимание происходящего. Кстати, представители таких организаций и команд периодически собираются, обсуждают свои прогнозы, сравнивают их и дискутируют. Есть даже идея разработать единую методологическую базу для прогнозирования.

Профессионалы отрасли, для которых прогноз спроса и предложения является практическим вопросом денег и инвестиционных решений, всегда используют набор источников и инструментов. Некоторые из них разрабатывают свои прогнозы. Близкий нам пример – ЛУКОЙЛ, у него есть собственный глобальный прогноз. Возвращаемся к вопросу о роли США?

SULARU. Да, через минуту, надо сперва понять, как в принципе прогнозируется динамика добычи.

С.Рудницкий. Суммарно, добыча - это продукт громадного количества инвестиционных проектов. Динамика добычи формируется факторами, работающими на рост и на снижение. Рост – за счёт наличия доказанных запасов, добычи из новых скважин и применения так называемых методов повышения нефтеотдачи. Последних много, и в каждой стране есть своя специфика. Снижение – за счёт естественной потери давления (нефтяники скажут – энергии) пласта по ходу отбора нефти, что приводит к снижению уровня добычи нефти. «Цена вопроса» грубо составляет 2-7% снижения в год, если мы говорим о «традиционных запасах» на суше. При морской добыче падение чуть больше. У категории, которую журналисты часто объединяют под понятием «сланцы» - до 50% и выше. Но правильнее говорить не о сланцах, а о запасах в пластах с низкой проницаемостью – в США это называют «tight oil», и собственно сланцев в них лишь часть.

На добычу влияют также форс-мажорные обстоятельства как политического, так и вполне отраслевого свойства – аварии, просчёты и т.д. Поэтому итоговый результат, кроме Ирана, Венесуэлы и tight oil, формируют темпы падения добычи на старых месторождениях в Мексике, рост в Ираке, сдерживание добычи в Канаде из-за проблем с транспортировкой и другое. Есть громадное число факторов, оставшихся за рамками тех новостей, которые на слуху. В новости попадает то, что происходит «вдруг» или по-крупному.

SULARU. Из последнего, что относится к «крупному» - МЭА утверждает, что рост добычи в США компенсирует на американском рынке всю выпавшую нефть из Венесуэлы, но, вероятно, ошибается с оценкой поставок венесуэльской нефти в другие страны. Так что вопрос о точности не совсем праздный. Хотя твою позицию понял – это лучшее из существующего.Но вернёмся к добыче в США - где и когда настанет пик добычи сланцевых компаний с непрозрачной экономикой (или их бухгалтерия неожиданно превратилась в прозрачную)? Будет это уровень 12,5 млн б/с или даже 14 млн б/с?

С.Рудницкий. Сначала пару слов о поставках, затем - к основному вопросу. Если речь о поставках, или физических потоках нефти в текущем режиме, то здесь МЭА не является самым большим специалистом. Думаю, оно и не претендует на этот статус. Ведущими специалистами в этой области являются два частных агентства – Platts и Argus, которые ежедневно выдают детальную картину в глобальном масштабе. Это серьёзный бизнес, и он требует серьёзных ресурсов, которых на эти цели у МЭА и схожих структур нет. Кроме Platts и Argus есть игроки меньшего масштаба, есть конкретные продавцы и покупатели – так что за оперативной информацией по поставкам лучше обратиться к ним.

Теперь о Штатах. «Сланцы» я предпочту называть tight oil, так как это просто удобнее, чем нефть низкопроницаемых пород. Так вот, tight oil обеспечивает весь или почти весь громадный прирост добычи в США, и ключевой вопрос здесь действительно в себестоимости добытого барреля. И я бы не сказал, что экономика добычи у tight oil непрозрачная - скорее, она сложная, там много факторов неопределённости.

Во-первых, неопределённость присутствует в части понимания геологического строения, а также методов разработки месторождений, особенно с учётом короткого срока рентабельной эксплуатации скважин.

Во-вторых, есть фактор технологий, которые принципиально малопредсказуемы. Они в своё время сильно удивили - привели к мощному снижению себестоимости tight oil и обеспечили выживаемость этого источника добычи. Собственно, технологии и позволили устроить тот «разрыв шаблона» (disruption) в нефтяной отрасли, последствия которого мы сейчас переживаем.

В-третьих, есть фактор инвестиционных денег: взрывной рост tight oil опирался на приток дешёвых денег и готовность инвесторов играть вдолгую. Сегодня приоритеты изменились, и на первом плане – возврат инвесторам, банкам и акционерам – а значит, снизился объём инвестиций. К тому же поменялся состав действующих лиц. На смену первопроходцам – маленьким, но смелым – приходит (уже пришёл) первый эшелон - крупнейшие корпорации во главе с ExxonMobil, Chevron, BP. У них свои стратегии и системы принятия решений, которые отличаются от поведения «пионеров», исповедовавших подход high risk – high reward (высокий риск – большая награда). Получается картина весьма непростая для прогнозирования, но тем она интереснее.

У меня нет собственного мнения, когда и какой будет пик добычи в США. Но можно взять и сопоставить оценки американские (официальные плюс инвестбанковские), ОПЕКовские и даже российские. В частности, в феврале Вагит Алекперов представил Совету Федерации цифры из глобального прогноза ЛУКОЙЛа. Добыча «сланцевой нефти» в Штатах на перспективу до 2035 года оценивалась на уровне ближе к 11 млн б/с. Управление энергетической информации Минэнерго США (EIA) недавно опубликовало прогноз, где базовый сценарий показывает примерно те же цифры, даже чуть меньше, - около 10-10,5 млн б/с. В их низком сценарии пик добычи tight oil наступит быстрее и будет на уровне около 8 млн б/с; в высоком пик наступит позже и будет около 14 млн б/с.

Любопытная ситуация с ОПЕК: их среднесрочный прогноз по американской tight oil показывает 13 млн б/с и выше к 2022 году. Это существенно выше, чем в базовом прогнозе самих американцев, ближе к их высокому сценарию. Может, в ОПЕК что-то знают, чего не знают другие, хотя скорее они предпочитают брать за основу умеренно плохой сценарий – по типу нашего Минфина. Подчеркну, что все эти цифры – только про tight oil, на которую приходится примерно 2/3 добычи в США. Ещё примерно 4-4,5 млн б/с дают другие источники, из которых Мексиканский залив и Аляска также будут показывать рост.

SULARU. Можно ли считать, что прирост добычи в США играет решающую роль с точки зрения регулирования предложения на рынке, меняя баланс рыночных сил? Что всё сводится к математике - насколько быстро tight oil компенсирует возможные сокращения в рамках ОПЕК+? Где готовы остановиться страны ОПЕК и неОПЕК в своём сокращении?

Напомню мнение главы «Роснефти» Игоря Сечина, который говорил, что соглашение о сокращении добычи ОПЕК+ начинает представлять стратегическую угрозу. Недавно журнал The Wall Street Journal писал о ловушке для Саудовской Аравии, чьё одностороннее намерение уменьшить экспорт играет на руку нефтяным производителям в США, так как позволяет держать цены выше уровня себестоимости.

С.Рудницкий. Ловушка для Саудовской Аравии состоит в разрыве, который сформировался между уровнем себестоимости у ключевого конкурента, у tight oil, и уровнем мировых цен, который обеспечивает сбалансированный госбюджет королевства. Сегодня саудитам стало сложнее преодолевать такой разрыв привычном способом – через сокращение добычи за счёт «spare capacity», или объёма добычи, который можно сократить, а затем быстро восстановить.

Величина разрыва - примерно $25-30 за баррель, что много по нынешним временам. До $60-65 поднять цены удалось. А вот дальше их устойчиво поддерживать не получается, уж слишком мощный потенциал роста у американской tight oil, и придётся сокращать добычу слишком сильно. Это настоящий экзистенциальный вызов – и меры, принимаемые наследным принцем, надо понимать в этом контексте.

К слову, о spare capacity Саудовской Аравии – есть экспертные мнения, что сейчас этот резерв находится на историческом минимуме – на уровне около 1 млн б/с. Если это так, то возможности «глубокого» влияния на общий уровень мировых цен у саудитов совсем ограничены. Есть ещё Кувейт и ОАЭ со своими возможностями, но они принципиально картину не меняют.

Определённый расчёт делается на эффект недоинвестирования в добычу в 2014-2017 годах – ожидается, что он ощутимо проявит себя, начиная примерно с 2020 года. Добавлю, что сказанное о Саудовской Аравии в части разрыва имеет принципиальное сходство с состоянием дел в России, с поправкой на нашу специфику типа плавающего курса рубля и сравнительно высокой доли так называемых трудноизвлекаемых запасов.

Возвращаясь к США, на сегодня американцы имеют возможность, с одной стороны, ещё больше нарастить добычу дома на 2-3 млн б/с, а с другой, влиять на уровень добычи в других странах – так что у них хватает и рыночной силы, и нерыночной. Не стоит забывать, что дефицита запасов нефти сегодня в мире не существует, если мы говорим о запасах, которые можно рентабельно разрабатывать при цене примерно от $40-45 за баррель. Ключевой вопрос в том, какие запасы навсегда останутся под землёй, а какие найдут покупателя.

Санкции и геополитика

SULARU. Как ты упомянул выше, можно стать регулятором не только в рамках увеличения собственного производства, которое влияет на объём мирового экспорта нефти и бензина (экспорт и добыча коррелируют не полностью). Гамбит Дональда Трампа с Ираном показал, что США могут запросто ввести запрет на покупку иранской нефти, а затем дать избранным партнёрам «индульгенцию». Восьми странам США разрешили продолжить покупки под санкциями, компенсируя этим дефицит на рынке, созданный соглашением ОПЕК+. В IV квартале 2018 года гамбит обрушил нефтяные котировки, так как появилось превышение предложения над спросом.

Это, по сути, работает также как «spare capacity». Математически этот нерыночный резерв плюсуется к росту производства tight oil, расширяя влияние США. Надо ещё сказать о доминирование доллара США на нефтяном рынке, что позволяет уверено контролировать сделки на нём, так как все покупки в долларах проходят через корреспондентские счета в американских банках.

Здесь есть ещё одна любопытная особенность - страны под санкциями США продолжат страдать и после выдачи «индульгенции». Иран вынужден поставлять нефть дешевле мировых цен. Обратной стороной медали является «скидка» союзникам, которые могут покупать дешевле. Это большая ценность для стран импортёров. Можно сказать, что расширяется инструментарий регулирования не только рынка нефти, но мирового экономического роста. В арсенале влияния США на экономический рост также есть торговые войны и монетарная политика.

С.Рудницкий. Когда-то США выступали в роли регулятора поставок, гаранта их безопасности: защита торговых путей, базы, флоты и прочее. Затем случился Ирак – и Штаты взяли на себя роль гаранта доступа к запасам. В оккупированном американцами Ираке доступ к запасам получили нефтяные корпорации со всего мира, в том числе российские, китайские, тайские, – все. Хотя преобладали западные, но они объективно преобладают в международном нефтяном бизнесе. Конкурсы проводило иракское правительство – и поучаствовали все, и они до сих пор реализуют проекты, в том числе наши ЛУКОЙЛ и Газпромнефть. А в качестве гаранта всего этого великолепия выступили США.

Но всё это было в другую эпоху, пока доказанных запасов в мире не стало в избытке, а США не превратились в экспортёра сырой нефти. Теперь появилась возможность стать не просто «гарантом», а регулятором рынка – как за счёт своей добычи, так и через раздачу или отзыв «лицензий» на добычу. Самый жёсткий пример отзыва – Иран, но есть и более «тонкие», с постепенным накоплением эффекта. В частности, есть секторальные санкции против российской нефтедобычи, которые адресно наносят удары по стратегическим целям – потенциальной добыче на арктическом шельфе, на глубоководье и из сланцевых пород.

Инструментарий американского регулирования уже сформирован. Он стал очень разнообразным и разнокалиберным и работает на всех возможных уровнях: страны, компании, проекты, технологии, отдельные отраслевые сектора и сегменты, конкретные месторождения (вспомним Южно-Киринское), а также конкретные люди. Есть возможность «выцеливать» - или, как сейчас принято говорить, «таргетировать» - на очень точном уровне. А также подключать совсем «экономные» средства – вспомни твиты Трампа в адрес ОПЕК.

Кто может, тот сопротивляется, как Германия в истории с Северным потоком-2. Но для Германии связь между производительностью и благосостоянием является краеугольной, поэтому у них не было выбора, кроме как занять оборону и вступить в бой за более дешёвый газ по более надёжному маршруту.

SULARU. Хорошо, если представить мир как игровой стол, то США стали крупье за ним. Они сдают карты, но сдают не совсем честно, так как просто выбирают нужные из колоды для создания нерыночных преимуществ в глобальной конкуренции. Приблизительно такой же логики придерживался и руководитель «Роснефти» Игорь Сечин, выступая на XI евразийском форуме в Вероне в октябре 2018. Часть своего интересного доклада он посвятил феномену американских санкций:

«Современный феномен «санкций» ещё подлежит пристальному изучению. На сегодня они стали настолько многообразны, так быстро нарастают, что приобретают новое качество. Представляется, что мы имеем дело с возникновением и развитием мер неэкономического, неюридического (с точки зрения противоречия принципам международного права), трансграничного воздействия на произвольно выбираемые страны или компании с целью изменения позиций на рынке в пользу инициаторов этих мер, ослабления конкурентов, достижения изменений политического и/или поведенческого характера и других выгод».

Другими словами, ваши мнения очень близки: санкции стали хирургическим инструментом в конкурентной войне между странами. И реальных мер противодействия пока нет. Возмущаться можно сколько угодно, но современная глобальная финансово-экономическая система ставит США в своём центре, и они заказывают музыку. Как возрастает роль прогнозирования внутриамериканских тенденций в этом контексте?

С.Рудницкий. Попытка понять конкурента полезна, если не впадать в ловушку подгонки под результат, то есть в самообман. США – очень сложная система, и в части энергетики и нефтегаза в ней могут реализоваться очень разные сценарии. Сейчас для них ситуация по нефти складывается благоприятно, так как динамическое равновесие цен в районе $55-65 за баррель создаёт баланс между интересами нефтяной отрасли, промышленных потребителей и населения. Но какие могут выплыть серые и чёрные «лебеди», как они сдвинут этот баланс и с какими более широкими последствиями – это очень интересный вопрос. Отношение в США к ископаемым топливам (fossil fuels) принимает всё более, скажем так, специфические формы, так что тут есть к чему приглядеться.

Здесь есть ещё один аспект. Если ценообразование на мировом рынке столь подвержено влиянию неэкономических факторов, то считаем ли мы его корректным? Отвечает ли нашим интересам то, как формируются мировые цены на нефть, как котировки привязаны к эталонным сортам нефти? И если не отвечает, то что здесь можно реально предпринять?

В этой связи стоит повнимательнее присмотреться к опыту Шанхайской фьючерсной биржи, а также к Международной товарно-сырьевой биржи в Санкт-Петербурге – причём как к опыту удачному, так и не очень. Эти площадки через свои торги предлагают альтернативы ценообразованию на основе доллара.

SULARU. Здесь можно подискутировать. Нефть номинирована в долларах. Чтобы сколь серьёзно запустить альтернативу ценообразованию на рынке, нужно говорить о попытках торговать её значительной частью в другой валюте. Ни опыт Китая с нефтеюанями, ни опыт России с биржей в Питере пока не позволяют говорить о сколь-нибудь значимом эффекте. Но эта тема отдельная: здесь успех теоретически может быть, но США ещё даже не приступили к противодействию, то есть не доставали козыри.

С.Рудницкий. Согласен, здесь мир только в начале пути – но это уже именно путь – и первые шаги сделаны. При этом, надо отдельно смотреть на рынок физической нефти и на рынок производных инструментов – последний больше на два порядка, и на нём доминирует доллар. Для физической нефти торговля в юанях, рупиях, рублях уже явление значимого порядка. К слову, петербургская биржа торгует именно физической, наличной нефтью, однако в очень небольших объёмах. Кстати, в нефтепродуктах объёмы торгов значительно больше и влияние на ценообразование на внутреннем рынке – ощутимое.

Что касается противодействия со стороны США, то оно присутствует – но работает в другой плоскости. В выборе валюты расчётов центральная интрига сегодняшнего дня состоит в том, удастся ли Китаю сподвигнуть Саудовскую Аравию на переход, пусть частичный, на расчёты за нефть в юанях. Законодательную инициативу с NOPEC, недавно возрождённую, я бы рассматривал как инструмент (один из), направленный на перенастройку и цементирование американо-саудовских отношений, что в том числе поможет Штатам решить и задачу недопущения перехода на юани.

Экономика отрасли

SULARU. Хорошо, немаловажным в нашем контексте кажется вопрос себестоимости. Мы уже мельком затронули экономику tight oil, упоминали опасение Сечина в отношении рисков для нефтяной отрасли России из-за продления ОПЕК+. Но может стоит поговорить об этом подробнее, ведь стратегии стран зависят не только от уровня цен на мировом рынке, но и от уровня «страновой» себестоимости, которая позволяет удерживать рентабельность и добычу только при определенном уровне котировок.

В апреле 2018 года агентство Reuters писало, что Саудовская Аравия мечтает о нефти за $100, так как ей нужны деньги на коренную модернизацию экономики. Чуть позже оно снизило аппетиты саудитов до $80, и после эта цифра не менялась. Весь рынок запомнил этот уровень. Ради его сохранения Саудовская Аравия в последние недели пошла на одностороннее сокращение экспорта и даже на уменьшение своей доли на рынке Азии, что вызвало нешуточное удивление по всему миру.

В марте сокращение экспорта продолжится. Это политика якобы позволила вывести в прибыль американских добытчиков, которые были на грани работы в убыток в IV квартала из-за падения цен на нефть. Reuters тогда называло предельный приемлемый уровень цен для производителей tight oil в $45 за баррель. Первый вице-премьер РФ Силуанов был осторожнее - $40 за бочку.

«Бюджет сформирован при цене $40 за баррель — нам, в сущности, неважно, как будет меняться цена на нефть. Уровень в $40 определен не случайно: при цене нефти ниже $40 компании, добывающие сланцевую нефть, будут вынуждены уходить с рынка. Себестоимость сланцевой нефти пусть и снижается, но в среднем она все равно выше $40 за баррель. По факту это автоматический регулятор, долго цена ниже $40 не продержится», - отмечал Силуанов.

Каков реальный уровень себестоимости по странам. Его кто-нибудь реально знает? Конечно, на уровне отдельной страны её власти могут обладать информацией. Но понятен ли этот уровень конкурентам?

С.Рудницкий. Сперва о том, понимают ли реальный уровень себестоимости – и здесь мы будем говорить о полной себестоимости, учитывающей капитальные затраты. Короткий ответ: кому это действительно надо – да, понимают. Для начала, компании, которые выходят на фондовый или долговой рынок, публикуют отчётность, в которой есть укрупнённые данные по операционным и капитальным затратам. Другая часть игроков отрасли – в основном это государственные нефтяные компании – эту информацию не раскрывают.

При этом наши нефтяные компании, контролируемые государством – Роснефть и Газпромнефть – такие данные публикуют. Но даже в тех случаях, когда такие данные не являются публичными, в профессиональной среде находится достаточно материала для того, чтобы сформировать адекватное понимание ситуации и подготовить необходимые решения.

Важно самим точно оценивать свои ключевые риски. У нас пока ещё сравнительно невысокая, но уверенно растущая себестоимость добычи, особенно в части капзатрат. Здесь итоги 2018 года совсем не порадовали. Это на фоне сильной зависимости бюджета от нефтяной ренты. Есть некоторый запас прочности, но опасно его переоценивать, тем более что над сжатием его системно работают извне.

Фактор девальвации рубля к сегодняшнему дню практически исчерпан: рублёвая себестоимость за последние 5 лет выросла сопоставимо с тем, на сколько упал рубль с девальвации 2014 года. В этот же период рост себестоимости добычи шёл параллельно с увеличением налоговой нагрузки на нефтяную отрасль. И это совсем неприятное сочетание, поскольку приводит к жёсткому давлению по цепочке на широкий круг поставщиков оборудования и сервиса для нефтедобычи. В итоге это плохо влияет на технологический потенциал отрасли, а с точки зрения экономики в целом – снижает мультипликативный эффект.

Ключ к конкурентоспособной себестоимости – прежде всего в технологиях, а с ними у нас ситуация сложная: доступ к внешним источникам ряда крайне нужных нам технологий отрезан через секторальные санкции со стороны США. Что ещё значимого не отрезали – отрежут как только, так сразу, можно уверенно из этого исходить. Тем временем, технологическое развитие в нефтедобыче у нас идёт, скажем мягко, с переменным успехом.

Пассивно оставаться под прессом этих факторов для нашей нефтедобычи неприемлемо. Необходимы серьёзные управленческие меры, системная работа по технологическому развитию отрасли, а вперёд этого – определить и ранжировать ключевые цели, то есть сформировать стратегию, адекватную вызовам второй четверти 21-ого века. Но это темы для отдельного обсуждения.

NOPEC и CERAWeek

SULARU. Хорошо, не могу не затронуть напоследок ещё пару тем. Мы уже вкратце коснулись NOPEC, или спорного американского законопроекта «О запрете на картели в области добычи и экспорта нефти». И ты отнёс его не к теме почти безнадёжной антимонопольной борьбы американских законодателей, а к теме сближения позиций США и Саудовской Аравии и противодействия переходу на нефтеюани. Это непонятная точка зрения, расшифруй.

С.Рудницкий. На мой взгляд, NOPEC как свершившийся факт, как принятый и действующий закон – по большому счёту не сильно кому нужен. Про балансировку рынка мы уже поговорили – здесь особой угрозы от ОПЕК нет. Нефтяной отрасли NOPEC не нужен – она сама громко говорит об этом. Он не нужен американскому ВПК, который рассчитывает на реализацию мега-сделки с саудитами на $100 с лишним млрд, которую Трамп заключил в 2017 году. Соответственно, он не интересен республиканцам, для которых нефтегаз и ВПК – традиционная база поддержки. Как возможность, как угроза – он тактически может быть полезен Трампу, ведь новую комплексную сделку с саудитами ещё надо воплотить в жизнь. Напомню, старая сделка предполагала, что саудовские доходы превращаются в нефтедоллары и работают на американскую экономику, так что вопрос о расчётах в юанях имеет свой вес.

Даже демократам, для которых это в основном внутриполитическое средство против Трампа, – даже им, так мне видится, NOPEC нужнее в качестве элемента для торга, а не действующего закона. Тем более, что преодолеть Сенат и уж тем более вето Трампа будет не реально.

SULARU. Также очень интересно, как ты относишься к выступлению 12 марта госсекретаря США Майка Помпео, который сам из нефтяников, на нефтяной конференции в Хьюстоне (CERAWeek), где он прямо заявил о новой роли США в качестве регулятора нефтяного рынка. Но он не просто обозначил данность, которую мы обсуждали. Если немного утрировать, то он по сути сказал, что США банально будут править миром в том числе через контроль энергоресурсов и извлекаемых запасов во всех ключевых регионах.

Зато он без обиняков заметил, что союзникам США не стоит волноваться, что они потратят больше денег на энергоресурсы, так как их поддержка нового энергетического порядка означает, что они находятся на светлой стороне мира в отличие от России, Китая, Ирана и Венесуэлы, которые представляют его тёмную сторону. А нахождение на светлой стороне стоит некоторых денег, которые попадут в американский кошелёк.

С.Рудницкий. Речь замечательная, в чём-то программная. Однако замечу, что Помпео – нефтяник в том смысле, что он несколько лет руководил небольшой компанией, производившей оборудование для бурения и добычи, так что про цепочки добавленной стоимости в нефтедобыче и про роль технологий он всё хорошо знает. Кстати, его предшественник на посту госсекретаря, Рекс Тиллерсон, тоже был нефтяником, прошёл весь карьерный путь до руководителя крупнейшей частной нефтяной корпорации в мире. Так вот, я не припомню, чтобы у Тиллерсона были столь идеологизированные выступления – и мне довольно сложно такое представить.

Помпео – по духу «неокон» (неоконсерватор), и он вполне органично совмещает, используя твою фразеологию, идеологию «светлой стороны» - он определяет её через «американские ценности» – с внешнеторговым прагматизмом. По его словам, при экспорте американских энергоносителей экспортируется также энергетическая безопасность и американская «коммерческая система ценностей», что включает «верховенство права», в первую очередь американского. Такая вот смесь экспорта с экстерриториальностью. Потребителю предлагается брать всё целиком, не разбирая, что из этого коктейля ему нужно, а что нет, и по какой что выходит цене.

Тревожит то, что противопоставление на уровне ценностей, на уровне морали подразумевает невозможность договариваться на основе компромисса. Какие компромиссы и договорённости могут быть c, дословно, «плохими парнями», у которых по определению «злонамеренные цели»? А это означает запрограммированность на конфликт.

По сути, нам продемонстрировано идеологическое и дипломатическое обеспечение наступательной энергетической (и не только) политики в условиях, когда снижается взаимосвязанность мира и усугубляется то, что принято называть «балканизацией». Здесь Помпео уже говорит без идеологического окраса и описывает схему действий по отношению к тем реальным конкурентам, с кем у США низкая экономическая взаимозависимость. Сначала американцы отстраняются, затем работают на то, чтобы выдавить конкурента с рынка – это случай в том числе и России, хотя прямо она в этом контексте не названа. Вот с Китаем сложнее, с ними у США громадный торговый оборот, к тому же у Китая к экономическому весу подтягивается технологический и военный, так что с ним США приходится действовать более гибко и более стратегически.

Непосредственные адресаты выступления – участники крупнейшей отраслевой конференции, руководители энергетических компаний со всего мира – это как производители, так и потребители энергоресурсов. Помпео им рекомендует приготовиться к выбору по типу горьковского «с кем вы, мастера культуры?», а заодно предлагает готовое идеологическое обоснование. В общем, речь весьма полезная, всем интересующимся рекомендую ознакомиться.

SULARU. Сергей, спасибо, что уделил много времени. Если подытожить, то картина сложилась – США давно готовы не только регулировать рынок, но делать это настойчиво и всеми доступными рыночными и нерыночными мерами. Это не самый успокаивающий вывод. Зато он полностью удовлетворил любопытство.