SULARU во ВКонтакте SULARU в Яндекс.Дзен SULARU в Blogger SULARU в GoogleNews SULARU RSS
темы

Интервью Президента России перед саммитом G-20 газете The Financial Times

Подобные интервью, пожалуй, информативнее многочасовых посланий президента Федеральному собранию. Владимир Путин рассуждал по самому широкому кругу вопросов: от заката либеральной идеи до исчезновения олигархов в России. Фраза о закате либеральной идеи уже стала мировой сенсацией. Над отсутствием олигархов в РФ не забыли поиронизировать в интернете. Представитель Financial Times во время интервью отметил близость некоторых суждений Путина и Дональда Трампа.

Интервью Президента России перед саммитом G-20 газете The Financial Times
фото: Кремль

В преддверии саммита G-20 Владимир Путин ответил на вопросы представителей газеты The Financial Times (FT): редактора Лайонела Барбера и главы московского бюро Генри Фоя. Полный текст интервью опубликован на сайте Кремля.

Как поменялся мир за 20 лет правления Путина?
Я не был все эти 20 лет у власти. Как Вы знаете, я четыре года был Председателем Правительства… Как и что изменилось: Вы сказали про торговые войны, Вы сказали про ситуацию в Персидском заливе. А если сказать прямо, ситуация, конечно, стала более драматичной и взрывоопасной.

Мир стал более фрагментированным?
Конечно, ведь во времена «холодной войны»… были хотя бы какие‑то [международные] правила… Сейчас, похоже, правил вообще не существует. В этом смысле мир стал более фрагментированным и менее предсказуемым.

Чего Вы хотите достичь в Осаке [на саммите G-20]?
Мне бы очень хотелось, чтобы… все участники подтвердили своё намерение, хотя бы намерение, вырабатывать общие правила… А всё остальное – детали, которые так или иначе прикладываются к основным темам… В современных условиях трудно ожидать каких‑то прорывных решений… [Но] есть надежда на то, что можно... создать фундамент, основу для позитивного движения вперёд.

Можно ли ожидать продления ОПЕК+?
Наши договорённости с Саудовской Аравией и вообще с ОПЕК в целом по стабилизации добычи сыграли положительную роль в стабилизации и прогнозировании ситуации на рынке… А будем ли мы продлевать или нет – в ближайшие несколько дней вы об этом узнаете.

Насколько г-н Трамп отличается от предшественников, с которыми Вы общались лично?
Каждый из нас отличается друг от друга… Но самый первый опыт общения с американскими президентами – это был Билл Клинтон… Я был совсем молодым президентом… Он очень по‑партнёрски выстраивал со мной отношения. Я ему за это очень благодарен до сих пор. Со всеми другими коллегами – были разные времена… [чаще безрезультатно спорили]. Например, вопрос об одностороннем выходе Соединённых Штатов из Договора по противоракетной обороне… [Я] предпринимал очень энергичные попытки убедить наших американских партнёров не выходить из Договора… предлагал совместную работу по противоракетной обороне, причём на троих – США, Россия и Европа. Если бы наши партнёры тогда приняли его, мир сегодня был бы другим.

Трамп очень критично относится к альянсам и к союзникам в Европе. Это выгодно для России?
Спросите лучше: что выгодно для Америки в данном случае? Господин Трамп, он же не карьерный политик, у него своё видение мира и своё видение национальных интересов США… Он талантливый человек. Он очень тонко чувствует, что ждёт от него избиратель. Россию обвиняли и, несмотря на доклад Мюллера, продолжают [обвинять]. На самом деле что там произошло? Господин Трамп в отличие от его оппонентов тонко почувствовал, что произошло в американском обществе, тонко почувствовал изменения внутри американского общества, и он это использовал.

Мы с вами беседуем накануне «двадцатки»… Там будут опять звучать вопросы, связанные с глобализацией... А кто‑нибудь задумывался о том, какие преференции кто и как получил в результате глобализации? Китай воспользовался этой глобализацией, чтобы вытащить из нищеты, из бедности миллионы китайцев... В Соединённых Штатах, эти преференции получили ведущие американские компании... их менеджмент, их акционеры, их партнёры. Средний класс в Америке мало что получил от глобализации... Он остался в стороне при разделе этого «пирога». И команда Трампа это точно и чётко почувствовала, и они использовали это в ходе предвыборной борьбы… Но он считает, что распределение ресурсов, распределение доходов от этой глобализации было несправедливым в отношении США. Я сейчас не хочу говорить, справедливо это или несправедливо…

Россия и Китай определённо стали гораздо ближе друг к другу. Не кладёте ли вы слишком много яиц в китайскую корзину?
Во‑первых, у нас яиц достаточно, а корзин, куда их можно раскладывать, не так уж и много, – это первое. Второе, мы всегда оцениваем риски. В-третьих, наши отношения с Китаем не продиктованы сиюминутной политической либо какой другой конъюнктурой. Обращаю Ваше внимание на то, что Договор о дружбе с Китаем был подписан в 2001 году… задолго до сегодняшних споров в сфере экономики между США и Китаем... Мы вообще с Китаем не выстраиваем политику против кого бы то ни было.

Смотрите, за последние 25 с небольшим лет доля стран «G-7» сократилась с 58 до 40% мирового ВВП. Но это должно отразиться как‑то в международных институтах. Это общая позиция и России, и Китая… Да, у нас много совпадающих интересов с Китаем, это правда. Этим продиктованы наши столь частые контакты с Председателем Си Цзиньпином. Конечно, у нас и личные отношения сложились очень добрые.

Существует ли риск военного конфликта между Америкой и Китаем
Вы знаете, вся история человечества связана с военными конфликтами, но после появления ядерного оружия риск глобальных конфликтов всё‑таки понизился… Я надеюсь, что до этого не дойдёт. Хотя, конечно, мы должны признать, что вопрос не только в китайских субсидиях промышленности, с одной стороны, либо в тарифной политике Соединённых Штатов, с другой стороны. Нет, речь идёт прежде всего, конечно, о разных платформах развития [США и Китая]… В разной истории, в разной философии, может быть, и внутренней, и внешней политике…

Я просто смотрю на практике, что происходит: Китай проявляет достаточную лояльность и гибкость, в том числе и со своими партнёрами, и с оппонентами. Поэтому я не думаю, что со стороны Китая возникнут какие‑то угрозы подобного рода. Просто не могу себе этого представить. Но насколько способны будут США набраться терпения и не принимать резких решений, а с уважением относиться к своим партнёрам, даже если в чём‑то они с этим не согласны, мне трудно сказать.

Есть новый риск, связанный с гонкой ядерных вооружений?
Думаю, что такой риск есть… США вышли в своё время в одностороннем порядке из Договора по ПРО. Теперь в одностороннем порядке также фактически вышли из Договора о ракетах средней и меньшей дальности. Хотя на этот раз они решили не просто выйти, а найти причину в виде России… Теперь на повестке дня Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений, СНВ‑3. Мы, надеюсь, с Дональдом поговорим [в Осаке] на этот счёт… Если и этот Договор прекратит своё существование, то, по сути, в мире вообще не будет никаких инструментов, сдерживающих гонку вооружений. И это плохо.

Есть ли какой‑либо шанс трёхстороннего соглашения между Китаем, Россией и США по вопросам ядерных вооружений средней дальности?
Уровень и развитие ядерных сил в Китае пока гораздо ниже, чем в США и в России. Китай в состоянии нарастить свой ядерный потенциал… Но сегодня уровень наших потенциалов трудно сопоставим. Ведущими ядерными державами являются Россия и Соединённые Штаты, поэтому и Договор заключался между нашими странами прежде всего. А присоединится Китай к этой работе или нет, Вы спросите, пожалуйста, у наших китайских друзей.

Китай усиливает ВМС. Каким образом Россия будет справляться с этими потенциальными проблемами на Тихом океане, территориальными спорами?
У Китая общие военные расходы $117 млрд. У США – свыше $700 млрд. И вы хотите всех напугать ростом военной мощи Китая? Что касается России, то у России и на Тихом океане флот, он будет развиваться в соответствии с нашими планами… Мы чувствуем свою самодостаточность, мы уверены в себе. Мы крупнейшая континентальная держава. Но на Дальнем Востоке расположена российская база атомных подводных лодок.

Мы там развиваем свой оборонный потенциал... в том числе для того, чтобы обеспечить безопасность Северного морского пути, который мы собираемся развивать. Здесь мы намерены привлекать к этой работе многих наших партнёров, в том числе и китайских партнёров. Мы не исключаем, что можем договориться и с американскими перевозчиками, и с Индией, которая тоже проявляет интерес к этому Северному морскому пути.

Как Вы оцениваете текущую ситуацию в Северной Корее?
Признаём мы Северную Корею в качестве ядерной державы или нет, количество ядерных боезапасов у неё не уменьшится. Нам нужно исходить из реалий…Но возникает другой вопрос: откуда эта проблема взялась? Ведь после трагических событий в Ливии, в Ираке у многих стран появилось естественное желание обеспечить свою безопасность любой ценой. Нам нужно сейчас говорить не о том, как нам заставить Северную Корею разоружиться, а нужно подумать о том, как обеспечить безусловную безопасность Северной Кореи… Конечно, эта ситуация чревата какими‑то непредсказуемыми вариантами, и их надо избежать.

У нас небольшая, но всё‑таки граница общая есть с Северной Кореей, это нас касается напрямую. Если США находятся за океаном, даже Великобритания далековато так, прямо скажем. Мы‑то прямо здесь, в этом регионе, и ядерный северокорейский полигон, кстати говоря, не так уж далеко от нашей границы находится. Надо с уважением отнестись к законным озабоченностям Северной Кореи в смысле обеспечения её безопасности... И если это будет сделано, поверьте мне, ситуация будет развиваться так, как, может быть, сегодня никто не ожидает. Вспомните, как развивалась ситуация с Советским Союзом после начала политики детанта (разрядка напряженности). Ну что ещё нужно говорить на эту тему?

Проведя столько лет на самом верху или вблизи самого верха, увеличилась ли Ваша готовность принимать риск?
Ни увеличилась, ни снизилась. Риск всегда должен быть оправданный… Без риска не обходится принятие ни одного решения. Но прежде чем рисковать, нужно как следует всё взвесить. Поэтому риск на основе анализа ситуации, риск на основе прогноза последствий от принимаемых решений возможен и даже неизбежен. Глупый риск, без учёта реальной ситуации и без ясного понимания последствий, неприемлем.

Насколько высок был сирийский риск?
ВП: Достаточно большой. Но, конечно, я об этом предварительно хорошо подумал, взвесил все обстоятельства… Говорил на этот счёт со своими помощниками, с министрами, причём с министрами не только силового блока, но и с другими руководителями. В конечном итоге посчитал, что позитивный эффект от нашего активного участия в сирийских делах будет для России, для интересов Российской Федерации гораздо больше, чем невмешательство и пассивное наблюдение за тем, как международный террористический интернационал будет усиливаться у наших границ.

А какова отдача от того риска, который вы взяли на себя в Сирии
ВП: Я считаю, что хорошая, позитивная. Мы добились даже большего, чем я ожидал. Во‑первых, уничтожено большое количество боевиков, которые планировали вернуться в Россию, – речь идёт о нескольких тысячах человек, – в Россию либо в соседние страны, с которыми у нас нет визового режима. Второе: мы всё‑таки добились стабилизации ситуации в регионе, который близок от нас географически. Это тоже чрезвычайно важно. И мы, таким образом, напрямую повлияли на обеспечение безопасности самой России внутри нашей страны – это третье.

Четвёртое: мы установили достаточно хорошие, деловые отношения со всеми странами региона, и наши позиции в регионе Ближнего Востока стали стабильнее. У нас действительно выстроились очень добрые, деловые, партнёрские, а во многом даже с элементами союзничества отношения… включая не только Иран и Турцию, но и другие страны. Мы всё‑таки сохранили сирийскую государственность, не допустили там хаоса, например, [как в] Ливии. Если бы произошло обратное, худшее, то и для России это имело бы негативные последствия. Я уже не говорю... о мобилизации наших Вооружённых Сил. Наши ВС получили такую практику, которую невозможно было бы себе представить ни при каких учениях в мирной обстановке.

Вы сторонник того, чтобы господин Асад остался у власти?
Я сторонник того, чтобы сирийский народ самостоятельно определил свою судьбу. Но при этом я бы очень хотел, чтобы все наши действия…были бы прогнозируемыми и понятными, чтобы мы хотя бы следующий шаг просчитали. Мы совсем недавно с прежней американской администрацией когда говорили на эту тему и задавали вопрос: ну хорошо, предположим, Асад уйдёт сегодня, что завтра? Ответ был такой: мы не знаем. Но если вы не знаете, что будет завтра, зачем сплеча рубить сегодня?

Вот это кажется примитивным, но именно так обстоит дело. Конечно, мы прекрасно отдаём себе отчёт в том, что происходит внутри Сирии. Там есть внутренние причины этого конфликта, и они должны быть разрешены. Но движение должно быть с обеих сторон, я имею в виду конфликтующие стороны.

Тот же самый аргумент применим к Венесуэле? Иными словами, Вы не готовы увидеть переход власти к другому лицу в Венесуэле
Вы только не сердитесь за то, что сейчас скажу… Мы начали так хорошо и, в общем, как‑то так по‑серьёзному, а сейчас Вы всё больше и больше переходите на какие‑то штампы в отношении России. Но мы не имеем отношения к тому, что происходит в Венесуэле, понимаете?

Но тогда что делают в Каракасе советники?
Сейчас скажу, если Вы мне дадите возможность договорить. Мы в Венесуэле ещё при [Президенте] Чавесе продавали оружие... делали это абсолютно легально, как положено в мире это делать… В контрактах прописано, что и как мы должны делать по обслуживанию этой военной техники, что мы должны обучить там специалистов, мы должны поддерживать в нормальном состоянии боеспособном технику и так далее. Я уже много раз и нашим американским партнёрам об этом сказал: там нет наших войск. Понимаете? Специалисты есть, есть инструкторы, да, они работают…

Мы что, там руководим действиями повстанцев, как это делают наши некоторые партнёры, или мы руководим действиями Президента Мадуро? Он сам всеми руководит. Хорошо или плохо – это другое дело, мы даже не даём оценок. Думаю, что с точки зрения экономики там многое можно было бы сделать по‑другому. Но мы не лезем туда, это не наше дело... Это венесуэльцы сами должны там разобраться между собой, вот и всё.

Видите ли Вы возможность какого‑то улучшения в англо‑российских взаимоотношениях? Мы могли пойти дальше и оставить позади вопросы, которые очень чувствительны? Вот эта ситуация со Скрипалями.
Вся эта возня вокруг шпионов и контршпионов, она не стоит серьёзных межгосударственных отношений, не стоит пяти копеек… А вопросы межгосударственных отношений – там всё измеряется миллиардами и судьбами миллионов людей. Ну разве можно ставить на одну чашу весов одно с другим? Мне кажется, что и Россия, и Великобритания заинтересованы в полноформатном восстановлении наших отношений.

Некоторые люди могут сказать, что жизнь человеческая стоит больше пяти копеек
Разве кто‑то умер?
- Да. Этот господин, у которого была проблема с наркотиками. Он умер, после того как дотронулся до «Новичка» на автопарковке.
Вы считаете, что в этом обязательно виновата Россия, что ли?
- Я этого не сказал. Я сказал, что умер человек.
Вы не сказали этого, но если это не имеет к России никакого отношения… Да, человек умер, это беда, согласен. Но мы‑то здесь при чём?

События в Солсбери дали недвусмысленный посыл любому предателю России, что с ним расправятся по справедливости?
Вообще, предательство – самое большое преступление, которое может быть на земле, и предатели должны быть наказаны. Я не говорю, что нужно наказывать таким образом, как имело место в Солсбери… Этот господин, Скрипаль, и так был наказан. Он же был арестован, получил срок, отсидел. Он в принципе не представлял никакого интереса. А что касается предательства, оно, конечно, должно быть наказуемо.

Вы говорили о снижении реальных зарплат, и темп роста российской экономики ниже ожидаемого. Но одновременно Россия накапливает международные резервы в объёме $460 млрд. Для чего вы сберегаете все эти средства?
Я вынужден некоторые моменты поправить… у нас не происходит падение реальной заработной платы. У нас происходит падение реальных располагаемых доходов населения. Зарплата и доходы – это немножко разные вещи. Доходы считаются по многим параметрам, в том числе считаются по расходам на обслуживание кредитов. У нас большое количество потребкредитов у населения, и выплаты по процентам считаются как расход, и это понижает показатели реальных доходов.

Плюс у нас происходит легализация теневой экономики. Значительная часть самозанятых уже, по‑моему, 100 тысяч человек или 200 тысяч человек уже легализовались. И это тоже влияет на показатели по реальным располагаемым доходам. Это [падение] происходит на протяжении последних четырёх лет. В прошлом году зафиксирован небольшой рост – 0,1%. Это в пределах погрешности, но это одна из серьёзных проблем, которыми мы занимаемся.

В последнее время пошёл рост реальных зарплат. В прошлом году они выросли на 8,5%. В этом году темпы роста реальной заработной платы значительно снизились по целому ряду обстоятельств. Имею в виду, что это был восстановительный рост прошлого года, ещё там некоторые вещи, но он тем не менее продолжается. И мы очень рассчитываем на то, что это скажется и на реальных располагаемых доходах населения.

Тем более что мы в последнее время приняли ряд мер, связанных с ускоренным ростом пенсий. В прошлом году у нас инфляция была 4,3%, а по результатам инфляции прошлого года индексация пенсий была в начале года 7,05%. И мы ставим перед собой цель, задачу – я уверен, она будет решена – индексировать пенсии выше инфляции.

Так вот располагаемые доходы пострадали ещё в связи с тем, что мы вынуждены были повысить НДС с 18 до 20%. Это повлияло на покупательную способность граждан, потому что подросла инфляция свыше 5%. Но сейчас инфляция упала ниже 5%. То есть мы рассчитывали на то, что негативный эффект от повышения НДС будет краткосрочным, так и получилось... Макроэкономика улучшается, инвестиции начали немножко подрастать, то есть мы видим, что экономика преодолела эти сложности, связанные с внутренними и внешними шоками.

Макроэкономическая ситуация стабильна в стране и приобрела такой устойчивый характер. Она не случайна, и это отмечают все рейтинговые агентства – у нас инвестиционный рейтинг [подрос] по всем основным трём агентствам. И рост экономики – в прошлом году 2,3%. Мы считаем, что этого недостаточно, но будем, конечно, стремиться к тому, чтобы темпы увеличивались. На 2,9% темпы роста промышленного производства, в некоторых отраслях выше, до 13%: лёгкая промышленность, перерабатывающая, ещё некоторые направления.

Но самое главное, что мы должны сделать, – мы должны поменять структуру экономики и добиться существенного роста производительности труда на основе современных технологий, искусственного интеллекта, робототехники и так далее. Именно для этого мы поднимали НДС... чтобы выполнить определённую часть работы, которую обязано выполнить государство, для того чтобы создать условия для частных инвестиций. Скажем, развитие транспортной и другой инфраструктуры – это, кроме государства, почти никто не сделает. Некоторые другие вещи есть, связанные с образованием, здравоохранением и так далее.

Что касается резервов, то здесь Вы тоже немножко ошиблись: у нас не $460 млрд, у нас свыше $500 млрд золотовалютные резервы. Но мы исходим из того, что мы должны создать такую подушку безопасности, которая позволила бы нам чувствовать себя уверенно и которая бы нам позволила использовать проценты от имеющихся у нас ресурсов. Мы считаем, что если [уровень Фонда национального благосостояния] превысит 7% [ВВП], то мы можем из этих семи процентов тратить. Но в следующем году так и планируется, так у нас, скорее всего, и будет. Не то что у нас это лежит просто так, без дела, нет, это создаёт определённые гарантии устойчивости экономики России на среднесрочную перспективу.

ЦБ РФ великолепно справляется со своей работой, несмотря на то что некоторые олигархи жалуются на закрытие банков.
Вы знаете, во‑первых, у нас уже нет олигархов. Олигархи – это те, кто использует свою близость к власти, для того чтобы получать сверхдоходы. У нас есть крупные компании... Но я уже не знаю таких крупных компаний, которые так используют какие‑то преференции от близости к власти, таких у нас практически нет. А что касается ЦБ, да, он последовательно занимается оздоровлением нашей финансовой системы, с рынка сходят маломощные либо неэффективные, либо вообще полукриминальные финансовые организации, и это, конечно, большая, сложная работа.

Это затрагивает, к сожалению, и интересы вкладчиков, рядовых граждан. Здесь у нас приняты соответствующие нормативные акты, которые минимизируют потери граждан… хотя в каждом конкретном случае, конечно, нужно разбираться отдельно. А в целом работа ЦБ, на мой взгляд, заслуживает поддержки. Это связано не только с оздоровлением финансовой системы, это связано и с очень выверенной политикой по ключевой ставке.

Давайте вернёмся к Си Цзиньпину. Он начал жёсткую антикоррупционную кампанию. Он изучил историю СССР, когда господин Горбачёв оставил партию и помог уничтожению СССР. Председатель Си прав в своем подходе, что партия критически важна? Вы сами говорили, что самая большая геополитическая трагедия XX века – это распад СССР.
Одно с другим совершенно не связано. Что касается трагедии, связанной с распадом СССР, то это очевидная вещь. Я имел в виду прежде всего и гуманитарную составляющую. 25 миллионов этнических русских оказались за границей, узнав из телевидения и радио о том, что Советский Союз прекратил существование. Их ведь никто не спросил об этом. Понимаете, это вопросы демократии. Был проведён референдум… Свыше 70% граждан СССР высказались за сохранение Советского Союза. Потом было принято решение о роспуске

Что касается партии в Китае, это должен определить сам китайский народ, мы не лезем туда и не вмешиваемся. У сегодняшней России одни принципы и нормы жизни, в Китае с 1,35 млрд человек – другие правила. А вы попробуйте управлять страной с 1350 млн населения! Это же не Люксембург, при всём уважении к этой замечательной стране. Поэтому надо предоставить возможность самим китайцам определять, как им выстраивать свою жизнь.

Ещё один феномен сегодняшнего дня – непринятие элит со стороны населения и против истеблишмента. Мы видели это на примере Brexit в Британии, возможно, мы видели на примере Трампа в Америке, мы видели это на примере AFD в Германии, мы видели это в Турции, и мы видели это в арабском мире. Как долго Россия будет сохранять такой иммунитет против глобального противодействия истеблишменту?
Надо ведь в каждом конкретном случае смотреть на реалии. Есть, конечно, какие‑то общие тенденции, но они очень общие. А в каждом конкретном случае нужно смотреть всё‑таки на ситуацию исходя из того, как она складывается, тоже исходя из истории той или другой страны, из традиций, из того, как складывается реальная жизнь. Как долго Россия будет чувствовать себя стабильной страной? Чем дольше, тем лучше.

Вот одна из причин развала СССР заключалась, внутренняя, в том, что трудно было жить, и реальные доходы людей были крайне низкими, и товаров на полках магазинов не было, и пропал иммунитет у людей к сохранению государственности. Думали, что чего бы ни произошло, хуже не будет. Оказалось, что стало хуже для очень многих людей, особенно в начале 90‑х годов, когда рухнула вся система социального обеспечения, здравоохранения, развалилась промышленность. Хорошая, плохая, но рабочие места были.

Что происходит на Западе? Почему в Штатах «феномен Трампа», как Вы его упомянули, случился? Что происходит и в европейских странах? Отрыв руководящих элит от народа. Это совершенно очевидная вещь – разрыв между интересами элит и интересами подавляющего большинства населения. Конечно, мы должны думать об этом всегда. И одна из наших задач здесь, в России, заключается в том, чтобы никогда не забывать, в чём смысл функционирования и существования любой власти – в том, чтобы людям создавать стабильную, нормальную, безопасную и прогнозируемую жизнь.

Потом есть современная так называемая либеральная идея, она, по‑моему, себя просто изжила окончательно. По некоторым её элементам – наши западные партнёры признались, что некоторые её элементы просто нереалистичны: мультикультурализм там и так далее. Вот когда началась проблема с миграцией, многие признали, что да, это, к сожалению, не работает, и надо бы вспомнить об интересах коренного населения.

Ангела Меркель допустила ошибку [в миграционной политике]?
Кардинальную ошибку. Вот сейчас можно того же Трампа критиковать сколько угодно за его желание построить стену между Мексикой и США. Может быть, это излишне, не знаю. Но ведь что‑то он должен делать с этим потоком мигрантов, с потоком наркотиков он что‑то делать должен? Никто же [из либералов] ничего не делает. [Они говорят] это плохо и это плохо, но скажите: что хорошо? что надо делать? Никто же ничего не предлагает. Я сейчас не говорю, что нужна стена или нужно на 5% ежегодно повышать тарифы в экономических отношениях с Мексикой, но что‑то надо [делать], и Трамп хотя бы что‑то ищет.

Так же и в Европе. Я со многими коллегами разговаривал на этот счёт, но никто не говорит. Говорят, что нет, мы не можем более жёсткую политику проводить. Почему? Потому, не знаю почему. Закон такой. Ну поменяйте закон. У нас ведь тоже немало проблем в этой сфере. У нас открытые границы с республиками бывшего СССР, но они хотя бы все по‑русски говорят, понимаете? И то мы сейчас предпринимаем определённые шаги, для того чтобы навести порядок в этой сфере.

То есть для нас тоже всё непросто, но мы делаем, хотя бы стараемся, работаем в этом направлении. Но эта либеральная идея предполагает, что вообще ничего не надо делать. Убивай, грабь, насилуй – тебе ничего, потому что ты мигрант, надо защищать твои права. Какие права? Нарушил – получи наказание за это. Поэтому сама эта [либеральная] идея себя изжила, и она вступила в противоречие с интересами подавляющего большинства населения.

Потом традиционные ценности. Я не хочу никого обидеть, понимаете, нас и так делают гомофобами и так далее. А мы ничего не имеем против людей нетрадиционной сексуальной ориентации. Дай бог здоровья, пусть живут так, как считают нужным. Но некоторые вещи для нас кажутся избыточными. Что касается детей, напридумывали, я не знаю, там пять полов уже. Я даже не могу их воспроизвести... Хотя пускай всем будет хорошо, мы ничего против никого не имеем. Но нельзя за этим забывать и культуру, и традиции, и традиционные устои семей, которыми живут миллионы людей коренного населения.

Это очень важно, то, что Вы говорите о конце либеральной идеи. Что ещё закончено в части, касающейся либеральной идеи? И если можно добавить о роли религии в национальной культуре и сплочённости?
Религия должна играть ту роль, которая сложилась на сегодняшний день. Её [религию] нельзя выталкивать из этого культурного пространства. Нельзя злоупотреблять ничем. Мы православный народ в России, и между православием и католическим миром всегда были проблемы. Но я именно поэтому сейчас скажу о католиках. Ну есть там проблемы? Есть. Но нельзя их выпячивать и с помощью этих проблем пытаться уничтожить саму Римскую католическую церковь – вот чего нельзя делать.

А мне кажется иногда, что отдельные проблемы в католической церкви начинают вот этими либеральными кругами использоваться как инструмент уничтожения самой церкви… Ну хорошо, мы что, забыли, что мы все живём в мире, который основан на библейских ценностях? Даже атеисты, но мы все живём в этом мире… В этом смысле традиционные ценности стабильнее, важнее для миллионов людей, чем эта либеральная идея, которая, на мой взгляд, прекращает своё существование, действительно.

Религия не является опиумом народа?
Нет, не является. Но я чувствую, что Вы далеки от религии, потому что уже без пятнадцати час ночи по московскому времени, а Вы всё продолжаете меня мучить. Как у нас говорят, креста на Вас нет. (Смех.)

У нас есть один последний вопрос. Учитывая, что проходит время либеральной идеи, появляются ли в Европе союзники вот этой делиберализации?
Вы знаете, мне кажется, что не было же никогда чисто либеральных идей или чисто традиционных. Были, наверное, в истории человечества, но это всё очень быстро заходит в тупик, когда нет многообразия. Всё начинает сводиться к каким‑то крайностям… Это касается и либеральной идеи. Это не значит – она сейчас, как я считаю, перестаёт доминировать, – что её нужно немедленно начать уничтожать. Надо относиться тоже с уважением и к этой точке зрения, к этим позициям.

Просто они не могут [и не должны] диктовать никому и ничего, что они пытаются делать последние десятилетия. Диктат же практически наступил везде: и в СМИ, и в реальной жизни. По некоторым вопросам считается неприличным рот открыть даже. А почему? Поэтому я не сторонник того, чтобы немедленно всё заткнуть, завязать, закрыть, распустить, всех арестовать, разогнать. Нет, конечно. Либеральную идею тоже нельзя уничтожать, она имеет право на существование, и даже поддерживать нужно в чём‑то. Но не надо считать, что она имеет право на абсолютное доминирование, вот о чём речь.

У Вас одинаковое мнения с господином Трампом. Вы видели многих лидеров. Кем Вы больше всего восхищаетесь?
Петром I.
- Но он уже умер.
Он будет жить до тех пор, пока будет жить его дело, так же как дело каждого из нас. (Смех.) Мы будем жить до тех пор, пока будет жить наше дело.

Если Вы имеете в виду [современных лидеров], на меня очень серьёзное впечатление произвел бывший Президент Франции господин Ширак. Он настоящий интеллектуал, настоящий профессор, очень взвешенный человек, очень интересный. У него по каждому вопросу, когда он был Президентом, было своё собственное мнение, он умел его отстаивать, с уважением всегда относился к мнению партнёров. В современной истории, если говорить более широко, то много примеров хороших и очень интересных людей.

Великие лидеры всегда готовят преемников. Ли Куан Ю (творец сингапурского чуда) подготовил преемников. Какой процесс Вы будете использовать для выбора своего преемника?
Я без всякого преувеличения Вам скажу, что я думаю об этом всегда, начиная с 2000 года. Ситуация меняется, меняются определённые требования к людям. А в конечном итоге… решение должен принять российский народ.
- То есть выбор будет одобрен в процессе голосования российскими избирателями через Думу?
Почему через Думу? Через всеобщее прямое тайное голосование. Это не так, как у вас в Великобритании. У нас демократическая страна. (Смех.)

Но до выборов [после отставки Ельцина] Вы были исполняющим обязанности Президента.
Да, точно, так и было. Ну и что? Я был исполняющим обязанности, а для того, чтобы избраться и быть полноценным главой государства, надо было пойти на выборы, что я и сделал. Я благодарен гражданам России, что они доверили мне тогда и в последующие годы на выборах находиться во главе Российского государства.

Господин Президент, спасибо Вам за то, что Вы провели время с Financial Times в Кремле.
Спасибо вам за интерес к тому, что происходит в России, спасибо за то, что вы проявили интерес к тому, что думает Россия по современным международным делам, и за интересную сегодняшнюю беседу. Мне кажется, она была действительно интересной. Спасибо большое.

В Контакте Twitter Одноклассники WhatsApp Viber Telegram E-Mail