Как выглядит трезвое творчество в пыльных архивах?
По многим причинам делать более-менее литературный перевод статьи, написанной хорошей американской писательницей Лесли Джеймисон, сложно. Помогло пятничное пиво. В субботу будет продолжение рассказа о трезвости и поисках творчества на трезвую голову.
Оригинальный текст опубликован в американском литературном журнале The Sewanee Review (существует с 1892 года). Лесли Джеймисон в целом специализируется на «околоалкогольной» прозе. SULARU познакомилось с её творчеством, так сказать, через профессиональную сферу. Поразило, пожалуй, полное несоответствие той тематике, которой посвятил жизнь её отец.
Дин Джеймисон, без всякого преувеличения,- ведущий американский экономист в области «Global health» (устоявшегося термина на русском для комплексного понятия мы не знаем; прямое значение - «всемирное здоровье»). В 1993 году он был главным автором «Доклада о мировом развитии Всемирного банка: Инвестируя в здоровье». В 1999 году был главным автором доклада ВОЗ ООН «О мировом здоровье».
В 2013 году Джеймисон и знаменитый Лоуренс Саммерс (которого после смерти, вероятно, назовут легендарным) совместно подготовили доклад «Глобальное здравоохранение: 2035». В нём оценивалась экономическая выгода от снижения смертности и эффективность экономических подходов для её уменьшения.
Как я завязала
В начале трезвость была безжалостна ко мне. В ответ я её препарировала своим воображением, чтобы выжить. В те зимние дни, когда я впервые бросила пить, мои дни были заняты работой в небольшой пекарне. Там я делала из глазури снежинки для сахарного печенья. Тогда же я взяла за привычку совершать долгие поездки по шоссе за реку - это было в Айове в 2010 году - к умершим без фермеров кукурузным полям и заброшенным одноэтажным торговым центрам. Находиться в движении, в любом движении, было легче, чем стоять на месте.
Трезвость забрала мой единственный глубокий вздох облегчения в конце каждого дня - то милосердное притупление сознания и короткое бегство от реальности, которые дарит выпивка. Это также было похоже на неожиданное пробуждение под скальпелем на операционном столе, хотя тебе обещали сделать хороший наркоз. Но, по правде говоря, мне ничего не обещали, и это всё было не так драматично, как описывало моё воображение.
Моя жизнь после завязывания никогда не была полна каких-либо симптомов ломки, физических страданий или ощущения скорого конца света. Трезвость принесла скорее бытовые неурядицы: отношения с любимым стали более напряженными и рациональными. Также появился липкий страх вместе с ощущением безысходности. Казалось, что нет и не будет уже ничего, что заставит чувствовать себя такой же счастливой, как прежде.
Я захотела написать о трезвости не потому, что она оказалась замечательным опытом. Совсем наоборот: она была нескончаемой вереницей заброшенных торговых центров, грязных сугробов, засохших стеблей кукурузы, непропеченного или подгоревшего сахарного печенья, а также коробок печенья, которые только предстояло испечь. Мне очень нужно было поверить, что посреди этих вещей, обычных вещей, есть какой-то скрытый смысл.
Что этот смысл сможет объяснить всю мощь неприятного опыта, который обрушился на меня. Это было состояние постоянного внимания к окружающим меня мелочам. Я хотела превратить это внимание во что-то очаровательное. Поначалу это был даже мечтаниями избалованного ребенка, который торгуется с реальным миром: «Я хочу, я очень хочу, и ты должен дать мне такую трезвость, которая вернет ощущение красоты мира и душевное равновесие».
Писать трезвым поначалу было непросто. Я жила в том же месте, где научилась пить. Именно там я влюбилась в миф о страдающем алкоголике, который находит сокровища в глубинах своего кризиса. Теперь я проводила вечера с моим ноутбуком в кафе, где был слишком яркий электрические свет. Я располагалась у окна, а напротив был мой любимый бар, где я когда-то напилась до беспамятства. Я умоляла слова вернуться, чтобы опять начать писать. Я просила трезвость быть милосердной и научить меня, как сохранить мои отношения, которые я не смогу больше найти.
Когда мы с Дэйвом вернулись в Нью-Хейвен, где мы оба писали диссертацию по англо-американской литературе, я оценила наш шаг как новое начало наших отношений и шанс продолжить писать, причём продолжить писать хорошие произведения. Я воспользовалась моментом и даже запустила в свою диссертацию Троянского коня со скрытым вопросом: «Как выглядит трезвое творчество?» За ответом я отправилась в национальные архивы.
Как я копалась в архивах
Первый архив стал разочарованием. Чарльз Джексон был широко известен своим романом об алкогольной дисфункции - «Потерянный уикэнд» (1944) - о «шикарном» кутеже с жуткими помельями и криминалом с четверга по вторник (ред. - одноименный фильм может быть более известен российской аудитории). Однако я искала продолжение романа, зная, что Джексон обещался написать о трезвости в промежутках между своими запоями.
Его бумаги хранятся в престижном Дартмуте (ред. - один из старейших ВУЗов США из Лиги плюща). Хотя слово «хранятся» не очень подходят для этого не самого организованного бардака, который я увидела. В любом случае в его письмах любое упоминание выпивки отсутствовало. Зато в письмах жены только о ней и писалось. Рода рассказывала о своей гордости за его успехи, о прекрасном товариществе, которое он нашел в обществе анонимных алкоголиков (AA). Затем она с горечью упоминала о калечащем разочаровании от его рецидивов.
Наконец я нашла письмо, где Джексон писал о поиске творческого вдохновения в момент затяжного восстановления после очередного запоя. Он хвастливо описывал достоинства своего нового «эпического" романа, который поэтому шутливо назвал «покороче» - «Что случилось?»:
"Это прекрасный [роман] и лучшее, что я сделал. Он проще, больше и честнее, и я [написал] в первый раз от себя, то есть, не вымучивая [в алкогольном угаре], не пытая себя и не выворачивая душу наизнанку. Речь идет просто о жизни людей, если можно так сказать […] Мой отказ от выпивки и мой огромный интерес к АА, если вы простите высокопарность, имеют много общего с этим новым отношением [к творчеству], я думаю."
Я нашла эту «эпическую» рукопись – просто кучу нескреплённых страниц в очередной коробке. Она была утомительной, усталой, повторяющейся и витиеватой. Ему не хватало динамики. Рукопись возродила некоторые из моих худших опасений по поводу трезвости: ей суждено ввести меня в состояние бессюжетной абстракции; ей нужна графомания и мешанина бессмысленных строк, написанных пустыми вечерами; ей ближе банальность церковных свечей на воскресных богослужениях вместо яркости огней баров. Как литературный критик я могла смело сказать, его роману не хватало тепла и предвкушения катастрофы. Да, ему не хватало тепла и предвкушения, и даже событий. Было непонятно, что происходит, и происходит ли что-то вообще. Проза была безнадежно абстрактной:
«Что значит жизнь, она пришла к нему (или он, казалось, подслушал ее), это означает все время, а не только отдельные драматические моменты, которые никогда не случались. Если жизнь что-то значит, значит все, что она значит каждый час, каждую минуту, через любой эпизод большой или маленький, если только он имеет возможность почувствовать это . . . каждый шаг, драматичный и будничный, и так - каждая мимолетная секунда пути».
Дело в том, что в целом я согласна с Джексоном. Я тоже пришла к выводу, что жизнь происходит действительно каждый час и каждую минуту. Что она не состоит из тех драматичный кульминаций, какие описывают обычные литературные приёмы. Но я ясно видела, как отчаянное желание Джексона рассказать о приобретённой мудрости искалечило его историю. Он следовал за своими «церковными свечами» вдали от истинного потока энергии, от пиков и спадов творческого опыта, которые придают актуальность повествованию.
Дэйв приехал со мной в Нью-Гемпшир, и мы снимали чердачный номер в доме в лесу, с курами во дворе и финской дровяной печкой, обогревающей гостиную. Было уютно. Лесбиянки, которые проживали в этом доме много лет, казались одновременно не очень романтичными и очень нежными друг к другу. Дэйв и я, напротив, отдалялись друг от друга. Трезвость не спасла нас, как я надеялась.
Вся поездка в Нью-Гемпшир теперь ощущалась попыткой найти свет в вещах, которые по своей природе не могли дать яркого свечения: наши отношения, неопубликованные рукописи Чарльза Джексона и даже ужасно непрофессиональный мини-сериал «Ангелы в Америке», который мы посмотрели (ред. - в ролях Аль Пачино, Мерил Стрип и другие звёзды; снят по одноименной пьесе Тома Кушнера). Он напомнил школьников, скачущих в накладных бородах. В этот момент я почувствовала себя гораздо старше.
(ред. - через год или два, если не изменяет память, Лесли Джеймисон выйдет замуж за известного писателя Чарльза Бока)
