Культура и убеждения общества имеют значение для его экономики

Социально-экономическая политика стран мира культурными изменениями зачастую пренебрегает. Однако иногда только они могут раскрыть экономический потенциал людей и идей

«Make America Great Again» - лозунг Дональда Трампа - это больше, чем простая надпись «Сделаем Америку снова великой» на красной кепке президента США. Это заявление о культурном характере американского успеха. Ну да, именно то заявление, которое президент Дональд Трамп подробно изложил в расистских комментариях на прошлой неделе, начинает очень издалека The Economist.

Редакция SULARU предупреждает, что тема развивается в изложении британского журнала «несколько противоречиво». При всей важности корреляции культурного и экономического базиса общества, исторические отсылки издания к:
- «рациональному поведению человека» или Homo economicus,
- «самоподдерживаемом экономическом росте», то бишь воспроизводству,-
не выдерживают никакой критики. Это рассуждения школьника. Далее мы просто переводим статью «A society’s values and beliefs matter for its economy».

21 июля Трамп усомнился в том, что четыре конгрессмена-демократа, все не белые, «способны любить нашу страну». В тот же день Стивен Миллер, советник господина Трампа, заявил, что «критика президента в адрес Америки отличается от критики его критиков», поскольку президент защищает «принципы Западной цивилизации». Комментарий, вероятно, подразумевает, что американское величие построено на том культурном наследии, которое некоторым людям недоступно, даже если они родились в Америке.

Культурные особенности некогда широко использовали для объяснения того, каким образом страны отличаются экономически и политически. Экономисты в основном отказались от таких рассуждений в XX-м веке. Отказались не столько из-за того, что они обеспечивают прикрытие для расистов, сколько из-за отсутствия достаточной доказательной базы для таких рассуждений.

В 1970 году Роберт Солоу, лауреат Нобелевской премии «за фундаментальные исследования в области теории экономического роста», пошутил, что попытки объяснить рост такими переменными как культура, как правило, были популярны «у любительской социологии». Однако отношение к влиянию культуры меняется и меняется вовремя. Для понимания современной политической экономии может потребоваться более глубокое знание о том, как культура работает в экономике.

Ответственное интеллектуальное использование культурных аргументов начинается с ясной терминологии. В статье «Культура роста», опубликованной в 2016 году, Джоэл Мокир, историк экономики Северо-Западного университета, описывает культуру как «набор убеждений, ценностей и предпочтений, способных влиять на поведение, который передается социально (не генетически) и который разделяет общества на некоторые подмножества".

Экономисты обычно относятся к рациональным эгоистичным интересам как к лейтмотиву человеческого поведения. Но г-н Мокир признает, что приобретенные социальные навыки влияют на индивидуальный выбор, и, следовательно, на экономическую деятельность общества. Культура не является неизменной средой, как часто предполагают те, кто связывает различные судьбы стран с глубоко укоренившимися культурными особенностями. Она развивается по мере изменения идей и влияния различных социальных групп.

Культурная эволюция имеет важное значение для тезиса "Культура роста", который пытается объяснить, почему устойчивый рост начинается, где и когда он происходит. Г-н Мокир говорит, что факторы, часто приписываемые Промышленной революции, такие как накопление капитала и изменение рынка труда являются необходимыми, но недостаточными для изменений.

Истинным катализатором была эволюция в верованиях по всему континенту (речь о протестантской этике). В Европе XVI-XVIII веков группа интеллектуалов, часто называемая «Республикой учёных», искала свой путь к новому смелому взгляду на природу и знания. Меркантилист Фрэнсис Бэкон (1561-1626), английский интеллектуал, думал, что тайны природы могут быть поняты через бескорыстное и открытое исследование. Затем они пригодны для манипулирования на благо человечества.

Такие взгляды способствовали развитию научной революции и Просвещения, но также просачиваясь через общество, влияли на поведение людей. Как только стало широко распространено представление о том, что объективные знания возможны и могут быть использованы для улучшения жизни людей, появление самоподдерживаемого экономического роста стало почти неизбежным.

В недавнем эссе Энрико Сполаоре из Университета Тафтса (США) пишет, что идеи г-на Мокира показывают, как экономисты могли бы лучше использовать культуру. Он не просто утверждает, что Европа индустриализирована в первую очередь из-за определенного европейского культурного самосознания. Скорее, он определяет конкретные культурные изменения, основанные на критическом анализе и гуманистическом подходе к научному исследованию, которые привели к изменениям, повлекшим индустриализации.

Он противопоставляет этот европейский подход китайскому (сравните похожие размышления о Китае физиократов и позднее Адама Смита в XVII в. - они хотя бы в Китае не были и фантазировали). Например, в Китае рационалистические школы философии вроде древнекитайского Моизма были замещены в интеллектуальных кругах традиционалистским конфуцианством. Судьба Китая, конечно, не сводится к китайскому культурному наследству. Скорее, история разворачивалась в одном месте одним образом, а в другом - другим.

Г-н Сполаоре развил культурную аргументацию в своем собственном исследовании. В работе с Роменом Вациаром из Калифорнийского университета он изучал, как культурные барьеры в Европе создают социальную дистанцию, которая препятствует потоку идей и практик. Первый в мире контроль рождаемости, который способствовал замедлению роста населения Франции в начале XIX-го века, распространился в первую очередь на места, которые имели тесные культурные и языковые связи с Францией (колонии вроде Канады).

Причина рассмотрения таких культурных факторов, утверждает г-н Сполаоре, заключается в том, что современные экономические явления часто не могут быть объяснены без них. Рассказ о промышленной революции, в ходе которого были опущены культурные сдвиги, был бы менее информативным. И попытка объяснить судьбу женщин и расовых меньшинств на рынке труда за последнее столетие в рамках индивидуального экономического рационализма также неправильна.

Столкновение цивилизаций

Подумайте, ведь кажется очевидным, что культурные изменения могут разблокировать экономический потенциал людей и идей, который изменит историю. Такие сдвиги имеют самостоятельное значение даже без привязки их к росту глобального ВВП. Эволюция норм, которые позволяют женщинам, этническим меньшинствам, иммигрантам, геям и трансгендерам играть полноценную роль в обществе, не только способствует росту, но и уменьшает человеческие страдания.

Но поскольку эти сдвиги имеют экономическое значение, унылое экономическое знание сейчас особо нуждается в лучшем понимании того, когда и как меняются культуры. Несмотря на торговую войну, развязанную Трампом, Америка испытывает самый длинный экономический подъём в истории.

Но поскольку поклонники Трампа требуют на политическом митинге, чтобы Ильхан Омар, сомалийский беженец и натурализированный американский гражданин, который сейчас является конгрессменом из Миннесоты, был «отправлен обратно», стоит подумать о более широком характере экономического влияния г-на Трампа.

Г-н Сполаоре, перечисляя социальные нормы, которые стали частью «культуры роста» г-на Мокира, включает в них «терпимость к неортодоксальному взгляду, строгие стандарты, основанные на доказательствах и воспроизводимых экспериментах, а также позитивное отношение к открытости, сотрудничеству и раскрытию информации». Эти нормы формировали поведение, что ранее способствовало прогрессу. Но культура меняется, подытоживает The Economist.

Критика статьи

Экономика на самом деле никогда не пренебрегала культурными особенностями, по крайней мере в Европе. Скорее, считает SULARU, культурные особенности следовали за изменением экономического базиса, чтобы в свою очередь ускорить экономические изменения. Немаловажным фактом является то, что экономика выделилась в отдельную науку достаточно поздно. Вплоть до XIX века она оставалась одним из разделов «нравственной философии».

Европа является отличным примером социально-экономического воспроизводства ( хотя и современный Китай интересен в этом разрезе). В упрощенном варианте тесную связь культуры и экономики в Европе XIII-XVIII вв. можно представить следующим образом.

Когда схоласты рассуждают о банковском проценте, то они в гениальном аналитическом прозрении находят оправдание ростовщичеству, на которое наложено строжайшее табу. (Шаг 1. Банковская деятельность влечёт изменение европейской культуры).

Ослабление строгих устоев ведет в современной терминологии к первой экономической революции. В Италии начинается Возрождение с его культурным переворотом в сторону гуманизма и развития наук, которое сопровождается экономическим подъёмом под несомненным лидерством католической Церкви (Шаг 2. Культура и технологии ускоряют рост экономики).

Кстати, здесь же можно к культурному аргументу прибавить и природный - в то время в Европе ещё не оформился Малый ледниковый период, то есть сельское хозяйство - основа экономики того периода - выдаёт из-за развития технологий всё больше продукции.

Богатство Италии и Церкви, которой платит десятину вся Европа, вызывает огромную зависть в других сранах. Роскошь и непотизм церковников заставляют консервативных священников формулировать свои претензии к нарушению заповедей христианства. Католический священник Мартин Лютер (1483-1546) прибивает к дверям церкви свои 95 тезисов (претензий к Папе римскому). Начинается Реформация (Шаг 3. Экономика вызывает требование к смене культуры).

Реформация делит Европу на две почти равные части: на тех, кому нужны деньги и земли Церкви при условии сохранения чистой христианской совести, и на тех, кому важнее политическое влияние при условии сохранения единой христианской морали. Первые станут протестантами, вторые останутся католиками. Начинаются религиозные войны, которые можно смело обозначить как раздел экономических сфер влияния (Шаг 4. Культура формирует запрос на новые экономические отношения)

Нам здесь интереснее "ветка" с протестантами. Слова Свт. Иоанна Златоуста широко известны: «И ещё говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие». Путём несложных манипуляций протестантская мораль находит обходной путь, чтобы оправдать богатство. Посыл Лютера о приоритете Библии над решениями Вселенских соборов превращается в утверждение, что Бог должен определять всю нашу жизнь (божье слово против человеческого). Это ведёт к мысли, что всё в руках Господа.

Но если всё на земле определено волей Божией, то и порядок, заведенный на земле, является правильным. Тогда обладание богатством является проявлением благоволения Бога. Окончательным отказом от моральных страданий при экономической деятельности является появление у меркантилистов модели Homo Economicus, которая прямо говорит, что все люди могут руководствоваться эгоистическими соображениями при ведении бизнеса. Появление данной модели ускоряет переход к Промышленной революции в Англии. (Шаг 5. Цикл воспроизводства закончен: деньги - культура - деньги - культура - Деньги! Речь именно о деньгах, так как о капитале и экономическом росте в то время были только зачаточные представления).

Заключение

SULARU напомнит, что многие экономисты, включая великого Кейнса, делали одну и ту же ошибку: они «надевали» своё представление о современной экономике на прошлые эпохи, не пробуя разобраться в бытующих в то время культурно-экономических особенностях. Названные в статье исследователи делают то же самое, что говорит только о недостаточной подготовке в области истории экономической мысли.

Но в чём The Economist, пожалуй, прав - человечество действительно уделяет не так много внимания изучению корреляции культуры и экономики, обычно сводя всё к непозволительным упрощениям вроде безграмотного представления о значении модели Homo Economicus или прямой зависимости «миграция - это плохо».