Социально-экономические последствия дешёвой еды
Прогресс сделал пищу относительно дешёвой для жителей развитых стран только во второй половине XIX века. Сегодня такая еда стала способом поддерживать уровень жизни работников даже в условиях стагнации заработной платы.
Довольно сложно представить более болезненную дискуссию, чем спор о «дешевой еде» в развитых странах. Для одних совершенно очевидно, что дешёвая пища является единственным способом избавить человечество от голода. Для других столь же очевидно, что она является злом, которое приводит к разорению фермеров, деградации плодородных земель и тому подобное.
Первые возмущаются снобизмом тех, кто никогда не испытывал проблемы накормить семью или кто никогда не получал пособия и карточки на продукты питания. Вторые утверждает, что дешевая еда зачастую только выглядит дешевой. Общество несёт колоссальные издержки из-за нездорового питания или неэкологичного сельского хозяйства. Как это часто бывает в эмоциональных дебатах, обе стороны спорят о разном. Более точно - но всё ещё недостаточно полно - проблема описывается в отчёте ООН:
«В сфере питания складываются новые реалии. Теперь уже нельзя считать недоедание проблемой стран с низким уровнем дохода, а ожирение - явлением, присущим только богатым странам. Причины этих проблем кроются в неспособности правительств обеспечить население здоровым, безопасным и недорогим питанием».
Викторианский Лондон
Как пишет британский историк Би Уилсон в статье «Дешевая еда и её социальные последствия», довольно важно понимать, что многогранная тема дешевых продуктов питания вовсе не является чем-то новым. Сегодня любая торговая сеть подтвердит, что нет покупателей, плохо относящихся к скидкам на продукты их повседневного спроса.
Поведение покупателей второй половины XIX века мало чем отличалось от современного. Например, в Лондоне того времени желающие дёшево купить овощи, фрукты или рыбу обращались к костермонгерам. Это была социальная группа уличных торговцев продуктами питания. Она зародилась не позднее начала XVI века и просуществовала до 1960-х годов. О костермонгерах писал ещё Шекспир и более поздние авторы.
Слово «костермонгер» происходит от названия крупного средневекового сорта яблок ( costard). Монгер(monger) означает торговец. К середине позапрошлого века костермонгеры продавали уже не только яблоки, но фаст-фуд и любые продукты питания от моллюсков до дешёвого мороженного с говорящим названием «Лизнуть на одно пенни».
Никто не знает точно, сколько костермонгеров было в викторианском Лондоне. В 1851 году официальная перепись населения насчитала 3723 человека. Британский драматург Генри Мэйхью (1812-1887) назвал эту цифру «абсурдно маленькой». Известно, что костермонгеры «недолюбливали» представителей властей. По возможности официальных лиц избивали или даже убивали. Поэтому переписчики не очень усердствовали в поисках уличных торговцев.
Личное исследование Мэйхью показало, что на улицах Лондона к середине XIX века торговало овощами, фруктами и рыбой не менее 35 тыс. человек. При этом он не вёл учета костермонгеров, продающих каштаны, пироги и другую уличную еду. В 1891 году очередные официальные данные объявили о 24 094 семейных костермонгерах мужского пола. Другими словами, статистика проигнорировала женщин и детей, самую большую часть социальной группы.
Кстати, дети нередко эксплуатировались взрослыми. Генри Мэйхью описывал восьмилетнюю девочку, которая была чрезвычайно «бледной и истощенной» с рано появившимися морщинами на лице. Она делала закупки на рынке между 4 и 5 часами утра и работала до ночи. Её ежедневной едой были два бутерброда (хлеб и масло) и чай. По воскресеньям она получала кусочек мяса.
Но жизнь взрослых костермонгеров тоже была вечной борьбой за выживание. В начале 1900-х годов журналистка англо-индийского происхождения Оливия Малвери, воспользовавшись добрыми отношениями с женщинами-костермонгерами - позднее они были подружками невесты на её свадьбе - попыталась на себе примерить жизнь уличной торговки.
Она выдержала месяц, измученная подъёмами в 4 утра и тяжёлой работой по 14-18 часов в день на ногах в любую погоду. Но дождь, холод или туман были плохи не столько из-за физического дискомфорта. Главной проблемой плохой погоды становилось отсутствие покупателей. Два-три дня непогоды означало наступление голода. Неудивительно, что костермонгеры ненавидели уличных воришек и устраивали поножовщины в борьбе за территорию.
Мечтой уличных торговцев едой была покупка тележки, чтобы не таскать тяжёлую корзину. Большинство из них не достигало этой цели: тачка стоила до 40 шиллингов, а средний недельный заработок составлял 10 шиллингов. Эта профессия часто становилась «убежищем» иммигрантов, инвалидов и безработных. Но этот труд был спорным убежищем даже по меркам остальной части викторианского рабочего класса.
Социальная стоимость
Себастьен Риокс в книге «Социальная стоимость дешевой еды» изучает столетие британской продовольственной политики с 1830 по 1914 год. Он упоминает два исследования. В 1904 году врач Альфред Эйхгольц заметил, что 90% мальчиков-торговцев страдали от анемии. Взрослые костермонгеры имели серьезные проблемы с физическим и психическим здоровьем. Исследование 1880 г. показало, что уровень смертности среди костермонгеров в два раза выше, чем в среднем по остальным профессиям:
«Уличные продавцы заняли десятое место по заболеваниям печени, восьмое место по подагре, четвертое место по инфекциям мочевыводящих путей, второе место по заболеваниям нервной системы, первое место по заболеваниям системы кровообращения. Им принадлежит первое место по суициду».
Для респектабельного викторианского общества страдания уличных продавцов - костермонгеры относились к так называемым «опасным классам» - в значительной степени рассматривались как явление вне основного экономического процесса британской империи (ред. - любая эксплуатации принимается экономической мыслью XIX века как самое естественное явление; если классическая политэкономия вовсе не даёт ей негативной коннотации, то зародившийся марксизм называет эксплуатацию основной причиной неизбежной гибели капитализма).
Социальная стоимость нищенской жизни всех «опасных классов» игнорировалась, так как подобная жизнь считались исключением из правила викторианского прогресса. Костермонгеров регулярно наказывали штрафами или тюремным заключением за воспрепятствование - более полезного для экономики и приличного общества! - движению транспорта.
В 1893 году социальный реформатор и член Королевской комиссии по законам о бедных (1905-1909) Хелен Денди Босанкет в своей речи в Экономическом клубе заявила, что класс костермонгеров «экономически умер … и не имеет реального значения в современной экономике». Себастьен Риокс считает, что этот анализ был неправильным: «Они не стали анахронизмом. Эти униженные и отверженные промышленного капитализма в действительности были необходимы для его нормального функционирования».
Тезис Риокса заключается в том, что заметное улучшение условий жизни подавляющей массы британских рабочих после 1870 года неотрывно связано с костермонгерами (костеры). Эксплуатация дешевого труда торговцев - взрослых и детей - дала британским рабочим один из важнейших факторов роста благосостояния, а именно дешевую еду. Костеры работали как проклятые в условиях жесточайшей конкуренции за клиентов. Их прибыль была мизерной и они зачастую голодали, обеспечивая доступную еду рабочим или домохозяйкам из городского среднего класса.
В период с 1870-х годов до Первой мировой войны подъём уровня жизни рабочего класса в Великобритании во многом опирался на прогресс и рост импорта продуктов питания. Благодаря новым рефрижераторным пароходам и растущей железнодорожной сети масло, яйца и мясо стали завозиться из таких далеких стран, как Новая Зеландия и Аргентина.
Англичане начали есть масло из Дании, апельсины и виноград из Испании, баранину из Аргентины, бекон и сыр из Соединенных Штатов, пшеницу из Канады. Доля импортируемого мяса в Великобритании возросла с 13,6% в 1872 году до 42,3% в 1912 году. Приток импортных дешевых продуктов дал рабочему классу более разнообразную, питательную и вкусную диету.
Так, яйца перестали быть роскошью. Поскольку цены на импортные фрукты из-за роста объема поставок упали, многие горожане попробовали апельсины и бананы. Они смогли позволить себе купить эти продукты в том числе из-за костермонгеров. Уличные продавцы держали цены на еду очень низкими. Они были очень значимым фактором городской торговли и оказали влияние на всю торговлю викторианской эпохи.
Владельцы бакалейных лавок и крупных продуктовых магазинов тоже были вынуждены держать цены низкими, ради этого эксплуатируя труд сотрудников. 90-часовая неделя - в современном развитом обществе нормой является 40 или менее часов - была обычной для рядового работника в нормальном викторианском магазине. При этом их зарплаты едва хватало, чтобы свести концы с концами.
Ничего не поменялось
Дешевые продукты питания, пишет Риокс, являются ответом на вопрос, как современные развитые страны поддерживают уровень жизни работников даже в условиях стагнации заработной платы. В капиталистическом обществе с точки зрения потребителей дешевая еда выглядит однозначно демократическим благом, поскольку она позволяет людям прокормить себя даже при малых доходах.
Дешевые продукты питания становятся противовесом «структурным последствиям сокращения заработной платы, временной безработицы и экономической неопределенности». Однако обратной стороной медали является эксплуатация дешевой рабочей силы и нищета какой-то части общества. Дешевая еда и дешевая рабочая сила всегда идут рука об руку. И это так же верно для капитализма сегодня, как это было в Лондоне в во второй половине XIX века. Риокс пишет:
«Из двадцати профессий с самой низкой средней заработной платой [в США] в 2012 году по крайней мере треть была непосредственно связана с распределением продовольствия, включая кассиров, поваров в ресторанах быстрого питания, официантов и других. При годовом доходе около $20 000 за полный рабочий день большинство из этих работников навсегда заперто в бедности».
Во всем мире работники общественного питания сильно страдают от экономических последствий пандемии коронавируса. В конце апреля газета Guardian сообщила, что количество бездомных на улицах Лондона заметно выросло в основном за счёт потерявших работу официантов, поваров, работников отелей и пабов. Это было шокирующее сообщение. Эти люди годами усердно трудились за низкую зарплату, чтобы обеспечить остальных вкусной едой. В благодарность общество лишило их крыши над головой.
Тим Ланг (Tim Lang), профессор кафедры Городской продовольственной политики в Лондонском университете, недавно писал, что коронавирус обнажил трещины, давно существующие в системе распределения продуктов питания в Великобритании. Клиенты сегодня всё чаще предпочитают дешевую еду, и работники общественного питания уже находятся «в нестабильном состоянии». Около 200 000 таких работников получают оплату труда ниже минимальной заработной платы в Британии в 2018 году.
Ешь до пандемии профессор Ланг предупреждал, что продовольственная система Великобритании является небезопасной. Сегодня эти наблюдения кажутся пророческими. Но в каком-то смысле его слова являются всего лишь продолжением истории, рассказанной Риоксом. Дешевый импорт продовольствия к настоящему времени увеличился до такой степени, что страна выращивает немногим более половины потребляемого продовольствия. Доля импорта в категории «фрукты» составляет 88%.
Никто в здравом уме не станет считать отказ от импорта целесообразным. Да и сложно представить кокосовые орехи, кофе или манго, выращенные в британском климате. Но Ланг призывает увеличить продовольственную безопасность британского общества. Великобритания может выращивать гораздо больше своей пищи и лучше использовать существующие сельскохозяйственные угодья.
В основе продовольственных проблем Британии лежит «противоречивый спрос на дешевизну, как будто это самая важная характеристика еды». Дешевая продовольственная корзина викторианской Англии будет дорогой по сегодняшним меркам. Сто лет назад покупка продуктов питания стоила около половины дохода средней семьи. В настоящее время она требует менее 10% (заметно больше для бедных слоев населения).
Ланг согласен с Риоксом, что важной проблемы дешевой пищи является «консервация» работников пищевой промышленности в состоянии бедности. Британский персонал супермаркетов в настоящее время чествуется в прессе, но его зарплаты остаётся низкой. Среди сборщиков популярных в Великобритании испанских овощей много мигрантов, которые получают менее половины легальной минимальной заработной платы. Действительно ли еда «дешевая», если её производство базируется на страданиях миллионов людей?
Кроме прочего Ланг утверждает, что Британии нужна продовольственная система, которая обеспечивает доступные питательные и полезные продукты питания. Новые дешевые продукты викторианской эпохи - рыба, яйца и импортные апельсины - добавили больше белка и витаминов в диету рабочего класса. Сегодня дешевые продукты добавляют в диету по большей части крахмал, пищевые добавки и сахар. Эти продукты не кормят людей должным образом.
Низкое качество продуктов питания и связанные с питанием болезни «нормализовались» в Великобритании. Более половины британских продуктов, включая и привычный всем хлеб, относятся к «ультра-обработанным продуктам питания». Пищевые добавки стали обыденной частью жизни британца. В обществе постоянно растёт число случаев ожирения, диабета 2 типа и болезней сердца. Разве это дешёвая еда?
Когда викторианский работник не мог заработать на еду, он голодал. Когда современный работник не зарабатывает достаточно для здорового питания, он ест ультра-обработанные продукты питания. Цена одной калории в фаст-фуде гораздо ниже, чем цена за одну калорию в хорошей рыбе, выловленной британским рыбаком в Северном море.
В своей провокационной книге «Голод» аргентинский журналист Мартин Каппарес утверждает, что «ожирение маскирует голод». «В богатых странах недоедание трансформировалось в избыточное предложение нездоровой пищи». Он исследовал голод в семи разных странах: Нигерии, Индии, Бангладеше, Южном Судане, Мадагаскаре, Аргентине и США.
Если в Америке бедность чаще заканчивается ожирением, то в остальных пяти странах пока преобладает истощение. Но корень ожирения и истощения одинаков - глобальная продовольственная система не обеспечивает полноценное питание людей. В Аргентине работники скорой помощи отмечают, что детское недоедание характеризуется сегодня перееданием лапши из мягкой пшеницы, обработанного риса и богатого крахмалом картофеля. Родители даже не понимают, что организмы их детей по сути голодают.
«Голод» стал бестселлером в Испании. Это пример одной из самой злой документальной прозы за последние годы. Каппарес задает острые вопросы, главный из которых: «Как, черт возьми, нам удается спокойно жить, когда такое происходит»? ООН говорит, что из-за плохой еды число людей с ожирением любой стадии достигло 13,2% от населения планеты, или 1 млрд человек. То есть страдающих от ожирения стало больше 800 млн голодающих.
Каппарес относится к голоду как к «старейшей мировой проблеме». Сегодня в некоторых странах проблема всё также остра как и столетия назад. Для многих миллионов людей еда остаётся очень дорогой. Каппарес описывает беседу с женщиной из Нигерии по имени Айша. Она ест горстку проса каждый день, а иногда не ест ничего. Он спросил, чего бы Айша хотела, если бы встретила волшебника.
Женщина ответила, что попросила бы корову, чтобы надоить молока и продать часть его на рынке, чтобы сделать оладьи и продать часть оладий на рынке. Это очень напоминает логику костермонгера, который хотел тачку, чтобы возить больше продуктов для продажи, реализовать их и купить ещё больше товара для торговли. Каппарес настойчиво повторил вопрос, уверяя, что волшебник исполнит любое желание. Айша прошептала, что хотела бы тогда «две коровы».
Голод Айши и её мышление мало волнуют человека из общества с изобилием дешевой еды. Но стоит понимать, что привычная с викторианской эпохи этическая дилемма капитализма - «беды костермонгера способствуют благосостоянию других классов» - стала даже острее. Сегодня стоимость социальных последствий увеличивается за счёт спекуляций на современном финансовом рынке.
Напомним, что в мире производится достаточно еды, чтобы накормить планету. Но более трёх миллиардов людей из семи продолжают голодать или иметь проблемы с избыточным весом из-за фактического недоедания. Также напомним, что цены на базовые продовольственные товары создаются всего на нескольких биржах. Каппарес пишет о трейдере с Чикагской товарной биржи, который хвастался: «Именно это место держит стоимость продуктов питания на низком уровне во всем мире».
Дешевое зерно на мировых рынках, например, может означать, что продажа российской пшеницы не окупит издержки не её производство. Но это только первая грань проблемы. Неэффективное глобальное перераспределение продуктов питания усугубляет проблему перепроизводства в отдельных странах. Финансовые рынки многократно раздувают угрозу перепроизводства. Опасения толкают мировые цены вниз, усиливая глобальную проблему фактического недоедания.
Покажем описанное выше на простом примере. В США кукуруза в последние десятилетия была настолько дешёвой, что её основным применением стало кормление скотины, переработка на биотопливо, производство кукурузного крахмала и сиропа. По причине низких цен в соседней Мексике многие фермеры не окупили производственные расходы и разорились. Соответственно собственные посадки кукурузы - более качественной и питательной кукурузы - резко сократились.
Примерно к середине 1990-х в Мексику хлынул также поток дешёвых ультра-переработанных продуктов и напитков на основе кукурузного крахмала и сиропа. Транснациональные компании получили полный доступ к мексиканскому рынку после вступления в силу в 1994 году Североамериканского соглашения о свободной торговле (НАФТА). К 2013 году Мексика стала страной с самым высоким уровнем ожирения - в том числе детского ожирения - в мире, обогнав США.
Дешевые продукты питания является симптомом важной проблемы: Каппарес описывает современную цивилизацию как цивилизацию, в которой есть «одноразовые люди», то есть менее ценные по сравнению с другими. Каково решение этой проблемы? Сам аргентинец призывает «изменить модель и заставить справедливо делиться едой» (ред. - это не новое и скорее утопическое предложение из-за неумения стран вести диалог: нобелевский лауреат Самуэльсон призывал в справедливой глобальной торговле аж в 1941 году).
Риокс не предлагает четких ответов. Ланг говорит, что мы должны перестроить продовольственную систему таким образом, чтобы она была справедливой для производителей, работников и потребителей. Другими словами, консенсуса нет. Но мы, наверное, должны начать хотя бы со смены объекта дискуссии: термин «дешевая» стоит заменить на понятие «доступная».
В отношении потребления доступность в рамках такой дискуссии может означать не только абсолютно стоимость, но и процент от дохода потребителя. В отношении производства доступность может означать некую справедливую рентабельность аграриев по всему миру. В отношении системы распределения продуктов питания и торговли можно ставить вопрос о достойной оплате труда. Эти предложения являются предварительными, но соответствующая дискуссия должна начаться, а мы должны научиться слышать разные точки зрения.
Заключение
По мнению SULARU, вопрос этики - это основной, главный, фундаментальный и так далее вопрос всей современной экономики, неважно глобальной или национальной. Данное заявление может показаться преувеличением. Кроме этого, подобная индукция - от частного рассказа о дешёвой еде к выводу о коренной проблеме экономики - выглядит в целом сомнительной.
Но стоит напомнить про концепцию «гуманитарной революции». Скажем честно, её понимают очень разнообразно в зависимости от идеологических установок. Но общая идея неизменна: развитие технологий, перестройка экономических процессов, кризис прежних гуманитарных представлений и рост экзистенциальных рисков (потепление, вода, пища, энергия…) делают неизбежным изменение модели развития цивилизации.
Текущая модель перестала работать на всех уровнях от индивидуума до международных организаций. Другими словами, сделанное заявление об этике не является результатом индукции, а возникает в процессе дедукции, когда отдельная тема подтверждает правильность более общей гипотезы о системных сбоях. Человечеству нужно измениться, выработав новую непротиворечивую этику, которое определит границу между злом и добром, устранит накопившиеся сбои.
Тема пищи и воды - любой, не обязательно дешевой - многослойна (далее вода и пища вместе называются ресурсом):
- доступность пищи и воды;
- сохранение качества ресурса;
- субъекты контроля над ресурсом;
- справедливость распределения ресурса (новая этика).
Доступность питательной еды и чистой воды для каждого человека - это экзистенциальный риск цивилизации №1, по сложности управления даже затмевающий риск глобального потепления. Проще говоря, если человечество и скатится в бесконечные локальные войны или, не дай бог, третью мировую, то они будут, скорее всего, за этот ресурс.
Борьба с потеплением - всего один из важных факторов управления доступности ресурса. Если средняя температура какого-то региона или области стабильно изменится всего на три-пять градусов, не важно в какую сторону, то все сельскохозяйственные культуры данного региона подвергнутся атаке других вредителей и болезней. Растения окажутся незащищенными иммунитетом. Глобальное потепление изменит агропромышленную карту мира радикально и непредсказуемо.
Тема сохранения качества ресурса неразрывно связана прежде всего с двумя довольно болезненными явлениями: разрушением экологии (экосистем) и предубеждением против биотехнологий. Первое, пожалуй, не нуждается в пояснениях. Последнее понятие стоит сузить для сегодняшнего разговора до темы генной инженерии.
Человечество потеряло генетическую «девственность», когда появился пенициллин: вот уже три поколения из-за антибиотиков не работает естественный отбор на основе крепкого иммунитета. Уже три поколения «выращиваются» люди с генетическими отклонениями в сторону ослабленного природного здоровья. Тем не менее страх потребителей перед продуктами питания с аббревиатурой «ГМО» на этикетке продолжает оставаться важным элементом маркетинговых стратегий и законодательных ограничений. При этом в мире почти не осталось немодифицированной сои, важнейшего продукта для российской агрокомплекса.
Основным аргументом противников ГМО является тезис о неопределенности последствий. Это можно сравнить с нелогичным и ненаучным отрицанием вакцинации. Ученые уже много лет назад расшифровали ДНК - прочитали биологический код - основных сельскохозяйственных культур. Они научились даже писать код, то есть вставлять ген в точно заданное место в цепочке с учётом всех последствий.
Когда в новостях появляется сообщение об устойчивом к засолению «морского риса», то это считается достижением китайских ученых. Когда в России на основе таких же биотехнологий создаётся - более десяти лет назад - полностью устойчивый к колорадскому жуку картофель, то его промышленное использование находится под запретом «из-за вреда человеку». Разве варварски заливать картофельных поля ядохимикатами лучше?
Контроль над ресурсом - самая сложная для короткого описания тема. С некоторыми оговорками все основные - включая еду и воду - природные и финансовые ресурсы в современной экономике сконцентрировались у ограниченного круга лиц и институтов. Когда господин Каппарес упоминает высказывание трейдера на Чикагской товарной бирже, то он просто выступает «капитаном Очевидность». Предоставим лучше слово знаменитому экономисту Джозефу Стиглицу:
«Это фальсификация [капитализма] в очевидном смысле: сейчас некоторые богатые и могущественные люди и их дети имеют настолько больше возможностей, что это позволяет увековечить неравенство. Уже не существует конкурентных условий игры, как написано в учебниках по экономике: в каждой отрасли существует несколько доминирующих фирм, которые создают почти непреодолимые барьеры для входа других. Слишком многие становятся богатыми не путем добавления своего кусочка к общему экономическому пирогу нации, а путем отъёма куска пирога у других. Эксплуатация выражается в несправедливой рыночной власти, информационных преимуществах или уязвимости других».
Стиглиц написал книгу «Люди, власть и прибыль: прогрессивный капитализм для эпохи недовольства», где формулирует свои идеи относительно спасения капитализма. Он верит, что механизм ещё можно починить через политическую волю и объединение усилий неравнодушных людей. Короче, если аргентинец незатейливо предлагает «сломать модель», то Стиглиц пытается вдумчиво описать переход от устоявшейся модели к другой. Попытка его во многом неудачна, но уж точно заслуживает большего уважения по сравнению со «злой прозой» Каппареса.
В любом случае оба - Каппарес и Стиглиц - по сути говорят об одном: о необходимости справедливого распределения ресурса(ов). Всемирный, включая российский, запрос на справедливость вообще является лейтмотивом «эпохи недовольства». Но у поиска справедливости есть проблема, огромная проблема, под названием «отсутствие новой этики».
Этика очерчивает принципы разделения добра и зла. Современные принципы очевидно не работают, так как сложилась цивилизация «одноразовых людей». Но какие принципы тогда должны прийти на смену старым? Пока никто не знает, ученые в поте лица работают и преодолевают кризисполитической философии. Многие надеются на приход «гуманитарной революции», которая эти принципы узаконит.
Посмотрим, что будет дальше. Но пока справедливое распределение ресурса не представляется возможным из-за отсутвия целеполагания: без новой этики нет должного представления о новой модели цивилизации. Любимая латинская поговорка подходит и здесь как нельзя лучше: «Если капитан не знает в какой порт плыть, то ни один ветер не будет попутным».
